Константин Михайлов

Бабье лето

Осень в этом году, кажется, мне не по зубам.

Время идет так же медленно, как сгорбленная старуха с клюкой на пригородном вокзале. Тащит за собой тяжеленную сумку, набитую непонятно чем. За ней толпится народ, суетится, куда-то спешит, но она идет в своем темпе, никого не пуская вперед. Так медленно. Сентябрь на исходе, а мне кажется, что с его начала прошла уже целая вечность.

И еще этот дождь…

Он идет уже целую неделю то усиливаясь, то ослабевая, но не прекращаясь ни на секунду. За это время я разучился смотреть на небо. Все равно, кроме серых туч на нем больше ничего не увидеть.

Этот дождь как будто стер другую часть мира — светлую и сухую. Все пропиталось влагой: земля, трава, одежда, воздух. Дома и те, кажется, вот-вот размокнут и развалятся как песочные замки под набегающими раз за разом волнами.

Каждый вечер, возвращаясь из университета, бреду как сомнамбула по улице, глядя в землю и не обходя лужи. Кроссовки, и так уже давным-давно промокли и не успевают высохнуть за ночь, а на батарее их не высушить, в нашем доме, почему-то, еще не дали отопление. В голове почти нет места мыслям, такое чувство, будто и мозги уже разбухли от переизбытка влаги и не умещаются в черепной коробке, давят на виски так, словно вскоре они полезут из ушей.

Пешеходов на пути почти нет. Все предпочитают, в такую погоду, передвигаться на машинах. Только маленькие дети бегают по дорожке в своих ярких курточках и резиновых сапожках. Они радостно прыгают по лужам и громко смеются и похожи на неуемных светлячков в ночи — единственное, что не дает оказаться в кромешной тьме.

Еще мне не дает покоя одна болячка. Бородавка на правой пятке. Она появилась еще полгода назад. С тех пор как она вскочила, мне все кажется, что внутри меня скопилось так много гнили, что теперь она лезет наружу. Нет, чувство, словно какая-то мерзкая болезнь изнутри меня, выбирается на поверхность. Особенно остро я чувствую это в промокших кроссовках. Бородавка так сильно жжет, как будто мне в ботинок попал тлеющий уголек. В голове только и остается лишь одна мысль о мерзкой болезни, распространяющейся по телу. Однако я так быстро привыкаю к таким вещам, что забываю о том, как легко от них можно избавиться, сходив к дерматологу, например. Вот и ношу бородавку уже полгода.

В общем, тяжелая выходит осень. Дождем размыло привычную картину мира и время идет так медленно, что я уже и забыл о том, что есть прошлое или будущее. Только бесконечный дождь и жжение в пятке.

Однажды утром я проснулся на двадцать минут раньше будильника с чувством, что что-то не так. Я лежал в постели и думал о том, что же не дает мне покоя? Я начал вслушиваться в окружающие меня звуки и, наконец, понял, что не слышу звуков дождя. Дождавшись звонка будильника, я встал и подошел к окну. И правда, дождь закончился. На его место пришел густой туман.

Я умылся, позавтракал, закинул в рюкзак тетради и учебники, оделся. В прихожей надел еще сырую ветровку и, разумеется, мокрые кроссовки. На улице было полно луж и туман был как сгущенка, зато людей стало побольше; но я все никак не мог привыкнуть к тому, что с неба больше не льется вода.

У главного здания университета я остановился выпить чай, купленный в ларьке неподалеку, и покурить. Сигаретный дым смешивался с туманом, а я стоял, грел руки о чай и глазел на деревья, высаженные у здания. Почему-то я думал, что они просто поржавели под напором влаги. Но нет, просто уже конец сентября. Это дошло до меня только теперь.

В просторной аудитории шла лекция по истории для всего потока. Народу на первую пару, на удивление, собралось довольно много. Со всех сторон были слышны зевки и робкий шепот. Один мой сосед спал, уткнувшись лбом в тетрадь. Кто-то в конце аудитории открыл банку энергетика. На весь зал раздался громкий щелчок, но никто не обратил на это внимания. Даже профессор, не запнувшись, продолжил свой монотонный рассказ о Смутном времени. Он был одет в синий костюм и носил большие круглые очки, а волосы у него были седые и пушистые, такие как облака на голубом летнем небе.

Пара близилась к концу и вдруг, словно предупредительный выстрел, ворвался солнечный луч. Ворвался и тут же исчез. Я уж было подумал, что мне показалось, но еще через пару секунд всю аудиторию залило солнечным светом, таким ярким и теплым, что сердце невольно забилось быстрее.

Все студенты подняли головы, даже мой сосед проснулся. В аудитории стояла гробовая тишина. Профессор, тоже замолкнувший, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Он недолго постоял, глядя в окно, затем повернулся к нам и изрек:

— Вот и бабье лето, господа!