Главный редактор Агентства журналистских расследований Андрей Обнорский не любил понедельники. И совсем не потому, что они были расплатой за бурные воскресные вечера, — Обнорский почти не пил сам, да и в своем агентстве установил практически «сухой закон», из-за чего подчиненные Андрея глухо роптали. Обнорский, впрочем, на этот ропот плевал (по его собственному выражению) «с высокой башни».

— Пока я здесь директор, — говорил Обнорский «комсоставу» агентства, — пить на рабочих местах никто не будет. После работы и в выходные — пожалуйста! Ради Бога! Хоть упейтесь. Но! — Тут Андрей прерывал свой монолог эффектной паузой, воздевая указательный палец к потолку и медленно обводя взглядом лица своих замов и начальников отделов (те привычно опускали очи долу). — Но если кто-то появится на службе с перегаром, небритый-немытый-нечесаный, то… То я сделаю вывод, что этому сотруднику работа мешает пить. А в таких ситуациях надо бросать работу… А так — пожалуйста, пейте, если здоровье позволяет… Но мой советник в Йемене, умный был мужик, помню, говорил мне: «Запомни, Андрюша, не родился на свет еще тот богатырь, который бы сильнее зеленого змия оказался…» А поэтому — будьте любезны… Мы — журналисты, мы работаем и с людьми и с блядьми, и с людями и с нелюдями, работаем в основном «мордой лица», а поэтому — и то и другое должно быть в порядке. Я понятно излагаю?

«Комсостав», слушавший подобные проповеди как минимум раз в неделю (у Обнорского было еще несколько любимых тем — например, о нечищеной обуви и об опрятности в одежде) и успевший выучить их чуть ли не наизусть, уныло кивал головами. Все знали: когда на Андрея «накатывает» и он начинает «вещать» — с ним лучше не то чтобы даже не спорить, с ним лучше просто молчать. Потому что были прецеденты — Марина Борисовна Агеева, например, пару раз пыталась высказаться в том духе, что, мол, ничего страшного и не было бы, если бы прямо в агентстве люди могли отмечать дни рождения и всякие другие праздники — и при этом выпивать и закусывать… У-у-у!… Тут такое начиналось… Воспитательные монологи Обнорского могли запросто перевалить отметку и сорок минут, и даже шестьдесят. Наученные горьким опытом, остальные представители «комсостава» (два заместителя Обнорского — Коля Повзло и Алеша Скрипка, заведующий отделом расследований Глеб Спозоранник и заведующий репортерским отделом Володя Соболин — вот и весь «комсостав») чуть ли не на коленях умоляли, чтобы Агеева перед летучками не цеплялась к шефу и не спорила с ним — себе ж дороже обходится.

Агеева всегда обещала сдерживаться, но обещания свои выполняла не всегда, а под настроение. А если у нее настроение не соответствовало, — она могла устроить такую перепалку, что в нее как-то незаметно втягивались все участники «мерлезонского балета». Поэтому еженедельные летучки в Агентстве журналистских расследований проходили то тихо-мирно-быстро, то долго, бурно и с такими криками, что иногда от них вздрагивала даже секретарша Обнорского Ксюша, много чего перевидавшая на своем веку. (Она, кстати, Ксюшей позволяла себя называть далеко не всем в агентстве: «Кому Ксюша, а кому — Ксения Михайловна! Я вам не девочка двадцатипятилетняя!». Ксюша на лгала, ей действительно было уже не двадцать пять, а целых двадцать девять.)

Еженедельные летучки, на которых подводились итоги прошедшей недели и ставились задачи на начавшуюся, всегда проходили в агентстве по понедельникам. Поэтому-то, собственно говоря, Обнорский и не любил понедельники. Андрей считал, что на летучку он обязан являться обязательно в костюме и в галстуке, а такую «официальную» одежду он не слишком жаловал, предпочитая, в принципе, гораздо более комфортные свитера и джинсы… Но Обнорский полагал, что положение обязывает. Обязывает не только надевать пиджак и галстук (по понедельникам), но и «воспитывать личный состав». К тому же именно на летучках постоянно высвечивались разные проблемы агентства — в основном они носили материально-технический характер, хотя случались, конечно, и чисто журналистские «проколы», и… Да много чего случалось в агентстве, потому что, как говаривал товарищ Сухов из «Белого солнца пустыни», — «люди тут подобрались душевные, можно сказать — с огоньком». У Обнорского постоянно болела голова на тот предмет, где бы раздобыть денег, потому что срочно нужны дополнительные компьютеры, телефоны, факсы, принтеры, ксероксы, а также мебель, факс-модем и ремонт во всех кабинетах, — а по понедельникам… По понедельникам Андрей иногда просто зверел от того, что вместо одной решенной проблемы тут же появляются две нерешенные. Или еще веселее — решение одной проблемы влечет за собой необходимость срочно решить еще три. В общем, как те головы у гидры. Или у Змея. Короче — у «твари конченой», как любил выражаться Обнорский. А если к высветившимся проблемам объективного характера прибавлялись еще и перепалки с любимыми подчиненными, то… То становилось совсем понятно, почему Андрей так не любил понедельники и самого себя в них — официального, «на костюме — на галстуке» и скучно-занудного в своих «проповедях». Но вместе с тем Обнорский понимал, что Агентство журналистских расследований еще очень молодое средство массовой информации, коллектив разношерстный и не вполне сработавшийся, отношения только-только складываются, технологические процессы и цепочки только-только выстраиваются и «устанавливаются». И надо было как-то пытаться дирижировать этим «несыгранным» оркестром, и как-то крутиться, чтобы все «музыканты» были по крайней мерс сыты-одеты-обуты… А «продукцию», изготовленную в агентстве, — статьи расследования и оперативную ленту-сводку криминальных и чрезвычайных происшествий, случавшихся в городе, — самые разные СМИ соглашались брать охотно, неохотно они платили за взятое. Неохотно, нерегулярно, и, что самое печальное, совсем немного… Приходилось искать всякую «халтуру», а делать ее было далеко не всегда приятно…

Если бы летом 1996 года, когда Андрей еще только начал разрабатывать идею будущего агентства, если бы тогда он знал, как трудно, как тяжело будет воплотить идею в жизнь…

Обнорский сам себе часто задавал этот вопрос — если бы тогда знать, как все непросто пойдет… то что? Да ничего. Андрей каждый раз отвечал сам себе однозначно — все равно бы впрягся в эту телегу. Другое дело, если заранее все знать, можно было бы кое-каких ошибок избежать, шишек не набивать, или набивать их не так много… А с другой стороны — от шишек мудреешь. Или — просто идиотом становишься, разумеется. Шишки — они ведь тоже случаются разные, иногда даже смертельные бывают…

Вообще— то сама идея создания независимого Агентства журналистских расследований зародилась в голове Обнорского давно -еще тогда, когда он работал в городской «молодежке». Андрей понимал, что расследовать сложные темы в одиночку — задача практически нереальная с учетом всех нюансов российской действительности, тем более что все нюансы этой самой действительности и учесть-то было невозможно.

Это на Западе журналист-инвестигейтор мог месяцами (а то и годами) разрабатывать некую тему, после чего отписывал сенсационный материал, продавал его по хорошей цене в какую-нибудь газету, а потом на вырученные деньги спокойно жил и работал до следующего материала… Западные расследователи объединялись в ассоциации — национальные и международные, ассоциации эти обладали влиянием и авторитетом, а потому получали поддержку — и государственную, и от серьезных финансовых структур. Поддержка эта позволяла Организовать разные некоммерческие фонды, которые выделяли гранты многим журналистам — опять же, чтобы они могли спокойно работать по заявленной теме и не думать о хлебе насущном. В России девяностых годов ничего подобного не было. То есть гранты какие-то периодически кому-то выдавались, но… Для Обнорского всегда было загадкой, кто и каким образом их получал. С точки зрения Андрея некоторые западные фонды, действовавшие в России, спонсировали очень… как бы это поделикатнее выразиться…