Денис Лунин

Спайс

Яша пришёл в себя на перевёрнутом кресле и с ужасом осознал, где опять оказался.

Логово Краба. Заколдованное место. Его предупреждали — попасть сюда может каждый, но выбраться отсюда прежним почти не возможно. Эта квартира засасывает, лишает тебя воли и превращает в высушенный гербарий.

Первую неделю алкомарафона Яша продолжал разрабатывать свой новый роман. Ну как новый. Единственный и толком не начатый. Для этого Яша здесь и прописался. Ему нужен был диджейский драйв, угар попойки, и опыт чего-то более запрещённого, чтобы встряхнуться и завести себя, как моторную лодку. Вскрыть своё подсознание. И выйти на новый уровень.

Но всё это больше не актуально. Последние несколько дней Яша хотел только одного — выбраться отсюда и больше не возвращаться. Не то чтобы он продвинулся по тексту. Но дальше оставаться здесь было не безопасно. Незнакомые люди приходили, знакомились, пили, курили и уходили. И Яша вроде бы уходил со всеми. Но каждый раз он просыпался в этом дурацком перевернутом кресле, с расколотой головой, трясущимися руками и диким сушняком. Снова приходили незнакомые люди, снова пили, курили и уходили. И весь этот заколдованный круг ни разу не прерывался.

Однажды, Яша осознал, что тоже становится для себя незнакомым. С каждым днём он высыхал по капле, и всё больше походил на песочные кусты в грязном стакане на подоконнике. Когда-то вместо них на окне сидел человек, скорее всего девушка. Бедолага марафонила здесь до Яши, не смогла вовремя выбраться, да так и высохла, угодив в стакан.

Сегодня Яша решил, что обязательно разорвёт этот порочный круг. Для этого нужно выполнить всего лишь одно условие — больше ничего здесь не употреблять, ни в мокром, ни в сухом виде.

Яша огляделся — всюду разбросано шмотьё, но тел не видно. Неужели всё кончилось? Квартира решила его отпустить? Или переиграть? Отсюда никто не выходил прежним. Яша чувствовал, что он больше не наивный ботаник, первокурсник политеха, с утра до ночи гниющий за учебниками до землистого цвета лица — не зря же все девчонки от него разбегались. Теперь он легко сможет с кем-нибудь познакомится. Но для этого сначала нужно вернуться домой и написать роман. Зачем нужны отношения, когда ты не можешь ничего дать и ничего из себя не представляешь. Наверное как-то так.

— Ау? — Яша, пошатываясь, забрёл на кухню. Но и там никого. Он с тоской осмотрел столы — всюду грязная посуда, кости, пустые бутылки. Ужасно хотелось пить, просто дышать невозможно. Не найдя ни одного стакана, обнялся с краном и потянулся сухими губами к свисающей капле. В этот момент громко хлопнула дверь.

— Пабам!

Краб вошёл с торчащими из пакетов полторашками, в которых плескалась спасительная янтарная жидкость. Яша вспомнил, что собирался отсюда бежать. Ни в коем случае нельзя ни к чему притрагиваться. Иначе ты всё — гербарий.

Только Краб на то и был Крабом. Лёха, как его обычно никто не называл, отличался настолько располагающим, но вместе с тем давящим характером, что уйти от него было всегда не так просто. Он снова начал рассказывать историю за историей, что случилась вчера, чего Яша уже не помнил. Вот кому бы роман написать, талант к сторителлингу был у Краба необыкновенный.

Поэтому Яша снова оказался на кресле и охал от приступа смеха, давясь табачным дымом. А Краб подливал ему уже второй стакан доброго пенного нефильтрованного, улыбаясь с хитрым прищуром — мол куда ты сынок от меня денешься.

— Сейчас и Санёк подойдёт. Помнишь, что с ним было?

— Конь что ли? — Яша вскочил, — Мы же его до дома вчера… — И снова хохотать, — мы же тащили его в дрова! Ой не могу!

Дверь открылась. На пороге стоял опухший Санёк. Новая майка — чёрная, с жёлтым смайликом на всю грудь. Санёк любитель всяких мерчей.

— Чего ржёте, как кони? — он скинул кросы и нырнул в бордовые тапочки Краба, которые всегда ожидали Коня под вешалкой. Такой у них был старинный обычай — обувать Коня в бордовые тапочки.

Яша с Крабом упали на пол, обнимаясь и держась за животы. Вспомнили, как прислонили его лбом к звонку и давай дёру в калитку.

Слышали через забор — как его отец кричит, «кто там балуется», как открывается дверь, как падает отключенный Конь. А дальше сплошной мат, да оплеухи. В общем истерика.

Санёк вошёл в зал, увидел пиво, и роняя тапочки, полез через пацанов к журнальному столику.

— Да куда ты, на кухне ещё есть!

— Поздно! Уже не дойду!

Дрожащими губами алкающий отрок припал к горлышку и опрокинул на себя бутылку, содрогаясь всем телом.

— Коняшка на водопое…

Это Краб сказал. Опять истерика. Яша уже забыл, что прикурил сигарету, вынул вторую. Краб ему тычет, мол ты чего. В общем бесконечный угар с этими Крабами, да Конями. Яша боялся, что не вспомнит и половину историй, когда вернётся к нормальной жизни. Он знал, что нужно записывать сразу, но какой тут, в этом угаре записывать, когда такие друзья, что не знаешь где окажешься в следующее мгновение — у кого-то верхом на шее, да с размаху башкой в потолок, или наоборот, низвергнутый под грудой навалившихся тел.

Конечно не всё было так просто и деньги у пацанов не переводились вовсе не потому что они работали на трёх работах без выходных. Если Краб с Яшей были друзьями детства, товарищами по машинкам в песочнице, и снова легко сошлись совсем недавно, по доброй памяти, то с Конём была совсем другая история.

Краб и Конь — два тёртых калача, давно занимались тёмными делишками. Яша это понимал, но старался не вникать. Или предчувствие или ещё что, но Яше становилось здесь всё тревожнее. Скорее всего, это просто очередной загон начинающего писателя — алкоголика, или просто начинающего алкоголика. А от этого становилось вообще не весело. Ходит слух, что мама у Санька перед смертью подсела на героин или что-то вроде того. Хотя Яша так не думал. Она пила водку без просыху, и судя по всему годами, а этого уже достаточно, чтоб печень в какой-то момент развалилась. Отец Сани наоборот долго