— Ну что, поужинаем сегодня?

Началось! Неужели не понятно, что я знакомлюсь с парнями на улице не из личного интереса?! Мой собеседник как раз закончил заполнять анкету и решил, что пора проявлять инициативу. Хоть придумал бы что-нибудь оригинальное, а то — «поужинаем». Это же заезженный сценарий! Ну почему у мужчин при виде более-менее хорошенькой девушки в голове остаются только две фразы: «Скока время» и «Поужинаем сегодня»?

— Нет!!!

К тому же умудренные сединами и женскими романами бабушки научили своих внуков, что если девушка говорит «нет», то это значит «подумаю». Так что пока парень пытался сообразить, серьезно я говорю или так своеобразно кокетничаю, выхватила у него анкету и бодрой рысью направилась к метро. Ничего, скоро от поклонниц ему деваться будет некуда.

Работа у меня, мягко выражаясь, нестандартная: надо поймать на улице красивого (плюс, что самое сложное, одинокого) парня, сфотографировать его, а пока он ослеплен вспышкой и не может сопротивляться, заставить заполнить анкету с вопросами вроде «Что тебе нравится в девушках?». Через месяц фотография героя займет целую полосу в журнале YES! и читательницы, которым парень показался тем самым принцем на коне, начнут пачками писать ему письма. Кажется, что все просто и даже приятно. Флиртуешь с красивыми парнями, а тебе за это еще и деньги платят. Но это только кажется. Принцы на улицах пошли пугливые, от объектива шарахаются, в популярности не нуждаются, и охотится за ними надо по всему городу, что в ноябре, согласитесь, не самое приятное занятие.

Сегодня охота заняла весь день, поэтому я рискую опоздать на лекцию в университет. На вечернем отделении журфака МГУ учатся в основном те, кто периодически задумывается о будущем и начинает работать. Неудивительно, что я оказалась в компании восьмидесяти девушек и всего лишь двух парней. Оба, кстати, на грани отчисления, так что скоро наш курс превратится в филиал института благородных девиц. Но я замечталась… Беспощадная реальность московского метро в час пик кого угодно вернет к действительности.

Это что-то вроде изощренной средневековой пытки для девушек в дизайнерских сапожках на шпильке. Поднимая сумку с фотоаппаратом как самое дорогое над бушующим океаном из острых локтей, тяжелых ботинок и ругающихся матом голов, пытаюсь ценой жизни перейти на кольцевую линию. Преклонных лет и непреклонного характера бабушка, наступив мне прямо на вышитый шелком сапог, настойчиво требует извинений.

— Ты бы со своей матерью так себя вела?! — иерихонским басом вопрошает она.

До сих пор я вообще молчала и ничего оскорбительного ни для бабули, ни для собственной матери сказать не могла, но все же надо что-то делать.

— Извините, пожалуйста. С моей стороны было непростительно вынуждать вас наступить мне на ногу, — вот тут я точно переборщила…

— Издеваешшшься?! — шипит бабуля.

Судя по ощущениям, мой любимый сапог восстановлению не подлежит. Кстати, еще несколько секунд, и моя не менее любимая нога потребует срочного лечения. Старушкин армейский ботинок держит крепко, а между тем первая пара в университете начнется через десять минут.

— Ты издеваешься над символом своей страны!

Бабуля вещала, как образцовый мегафон, на всю станцию. Вокруг начали останавливаться люди, пытаясь понять, что случилось. Но я-то знала не больше них.

— Под этой звездой сражались твои деды! — продолжала она.

И тут меня осенило. Ее не устраивают выложенные стразами звезды на моих брюках!

Бабуля убрала свою ногу с моего сапога, но тут же цепко схватила за руку и втащила в подошедшую электричку. Помогите! Это похищение! Мне нужно в другую сторону! Бабуля, справедливо решив, что бежать из вагона мне некуда, уселась на свободное место. Она продолжала что-то говорить, но из-за грохота колес почти ничего не было слышно. Какой-то юноша, приняв меня за любящую внучку, резво вскочил с места. Я попыталась усадить его на место, но он не сдавался. Как будто решил доказать старушке, что если приличных девушек в стране нет, то вежливые юноши по крайней мере остались. Толкнула его на скамейку со всей дури, он сел и удивленно смотрел на меня, потирая ушибленную спину. Вспомнив уроки истории и советские фильмы, я наклонилась к самому уху бабули-чекистки и деловито зашептала:

— При всем моем уважении к Красной Армии и вам лично должна заметить, что символом Советского Союза является равноконечная звезда красного цвета. Звезды на моих брюках коричневые и голубые и имеют лучи разного размера. На этом основании я делаю вывод, что вы имеете ошибочное представление о символе Союза, и буду вынуждена сообщить об этом в комитет партии.

Она выпустила мою руку, а я выскочила из вагона, который как раз остановился на следующей станции.

Добравшись наконец до университета с искалеченным сапогом и неистребимым чувством стыда за современную молодежь, открываю тяжеленную дверь аудитории. У Вари новая прическа, которую она явно считает достаточным основанием, чтобы заигрывать с одним из двух парней курса. И это притом, что они занесены в Красную книгу как исчезающий вид! Рискуя репутацией примерной студентки (никогда раньше не опаздывала), пытаюсь незаметно добраться до последних рядов.

— Ну и куда это вы под шумок Французской революции собрались?

Незаметно — не удалось. Владимир Акимович Пеньков, наш преподаватель по истории России (не спрашивайте, при чем тут Французская революция, я сама только пришла) и добрейшая душа для пунктуальных студентов, терпеть не может опозданий. Между собой мы называем его просто Пенек — ростом он чуть выше кафедры и блестяще плешив. Сейчас, в минуту казни, видна только грозно сверкающая лысина.

— Владимир Акимович, я раньше никогда не опаздывала! Простите, пожалуйста, — робко проблеяла я, но аргумент оказался недостаточным. Рядом с лысиной из-за кафедры появилась дрожащая от гнева рука и указала мне на дверь. Следующий час просидела в буфете, утешаясь кусочком шоколадного торта. Вообще-то мы с подружкой хором сели на диету, но у меня депрессия, так что от ромашкового чая станет только хуже. Депрессию вызывает куча проблем, которые нужно срочно обдумать. А я всегда ужасно нервничаю, если нужно что-то решать и обдумывать. Например, некого попросить открутить дверную ручку на Чистых прудах. Время не ждет, домик в переулке не сегодня-завтра снесут, и медное чудо с выгравированными по ободку лилиями будет навсегда похоронено под грудой мусора на какой-нибудь свалке.

Хотите знать, почему меня так волнует судьба старой дверной ручки? Дело в том, что я их коллекционирую. Честное слово. Только не те, которые можно купить в магазине IKEA, а те, которые красуются на дверях в московских переулках или продаются в антикварных магазинах. Поверьте, красоты ручки бывают необыкновенной. Гораздо лучше каких-нибудь марок, значков или монеток. Что там еще коллекционируют?