В 1894 году стало известно, что кто-то из французских военных передает секретные сведения германскому военному атташе в Париже. На кон была поставлена честь французской армии, и нужно было найти козла отпущения. Выбор пал на армейского капитана Альфреда Дрейфуса, еврея. Заговор, целью которого было обвинить в этом преступлении Дрейфуса, замыслили прежде всего потому, что во Франции в то время были крайне сильны антисемитские настроения. Дрейфуса судили, признали виновным, разжаловали и приговорили к пяти годам заключения на Чертовом острове[1]. В 1901 году состоялся новый суд, Дрейфуса помиловали, но окончательно его реабилитировали только в 1906 году.

Писатель Эмиль Золя выступил в защиту Дрейфуса, написав статью под названием J’accuse[2], в которой он называл главными виновниками случившегося высокопоставленных офицеров. Его обвинили в клевете, и он провел год в тюрьме.

Дело Дрейфуса обсуждалось во всем мире. И стало одним из самых громких во Франции. Оно усугубило конфликт между республиканцами, которые выступали в защиту Дрейфуса, и правыми монархистами, которых поддерживала католическая церковь, — они, не имея никаких доказательств, утверждали, что Дрейфус виновен. Но главной причиной, определившей ход первого процесса и дальнейшие события, был набравший во Франции силу антисемитизм.

Этот роман — не попытка осовременить историю Дрейфуса. Здесь речь идет о «синдроме Дрейфуса», который жив во все времена.

Б.Р.

1

Я сижу и смотрю на эти письма. Перечитываю их снова и снова. Я выучил их наизусть. Я не знаю, что ответить. Хочу ли я написать свою версию случившегося? Точнее, нужно ли мне ее писать? И, самое важное, следует ли? Даже если бы я мог ответить на все эти вопросы и в конце концов с трудом, но взяться за перо, у меня возникло бы множество трудностей. Например, с самой первой фразой. В ней мне надо было бы написать свое имя. Ведь так начинаются все автобиографии. Но мое имя — это уже проблема. Раньше мое имя было Альфред. Так меня звали ребенком, а когда я был совсем маленьким, иногда называли Фредди. Когда я учился в школе, я отзывался на имя Альфред. Кадетом я под этим именем давал присягу. А потом вдруг, чуть ли не в одну ночь, причем во всем мире, мое имя испарилось. Я перестал быть личностью. Я стал «субъектом», «статьей», с бирочкой, прицепленной где-то сбоку. Во Франции, например, на этикетке было написано: «L’Affaire Dreyfus»[3]. Меня перекрестили. Мне дали имя L’Affaire. В Германии оно было Fon, в Италии — Affare. А здесь, в Англии, Дрейфус стал моим именем, а фамилия у меня теперь была Case[4]. Л’Аффер Дрейфус, он же Дрейфус Кейс, — Дело Дрейфуса. Так что имя свое мне назвать трудно. Выбирайте сами. Я вот держусь с некоторым отчаянием за имя, которое дала мне мать. Но уверенности в том, как оно звучит, у меня все меньше и меньше. После суда у меня почти не осталось ощущения себя, своей целостности. Альфред — имя какого-то другого человека, которого я давно не видел. Имя Кейс, по-моему, полностью мне подходит, и я, увы, уже начинаю привыкать к его звучанию. Его пустота в точности отражает отсутствие во мне меня.

Итак, меня зовут Кейс.

Сколько мне лет, вам известно. Вы наверняка узнали об этом из газет. От поры невинности меня отделяют сорок восемь лет. Но в своем возрасте я так же не уверен, как в имени, так как за последний месяц я сильно состарился, но в то же время снова стал ребенком. Потому что именно в воспоминаниях о детстве я нахожу утешение и успокоение. Так что, с моей точки зрения, я — человек любого возраста. Я одновременно пребываю и в младенчестве, и в старческом маразме.