Демид Годлевский

Чревовещатель

«Урод»

Вокруг Невы снежинок свет

И самоедет самоед.

Вон там, где блеск стеклянных скал,

Убежище урод себе искал.

И врал, и зла желал,

И словом грубым часто срал.

Как спичка слаб,

Груб как амбал

Безделья раб,

Культуры кал.

«Причал»

Дни всё тоскливей, сожжены мосты,

А я живу, надеждой себе льстя,

Чтоб двадцать лет спустя

И тридцать лет спустя

Сказать: «А помнишь,

Как я и ты…?»

Наши сердца вдали, они давно в печали,

И быть нам вместе

Вовсе не с руки,

И пусто мне, как на морском причале,

Где раньше жён встречали моряки.

«А, знаешь…»

А, знаешь, всё-таки, ты лучше многих,

Пропащих, разбитных, к себе не строгих,

Тебе нет равных в славной красоте,

А толпы девушек — увы!

Они — не те.

Как жаль, что став мечтой поэта,

Ты не осталась суженой моей.

С тобой октябрь жарче солнечного лета,

И даже дождь холодный, всё-таки, нежней

А без тебя — не стоит говорить вообще

А без тебя, ты знаешь, вовсе худо

Не интересно всё, что было из вещей,

К каким привязан был с тобой покуда.

А, знаешь, всё-таки, ты лучше многих,

Пропащих, разбитных, к себе не строгих,

Тебе нет равных в славной красоте,

А толпы девушек — увы!

Они — не те.

«Петербургский озорной гуляка»

Отчего печалиться лихому

Удалому парню из Сибири,

Дураку и пьянице такому,

Грубияну-панку и транжире?

От того, что нет любви заветной,

Хоть и разбивал сердца он дамам.

От того, что с жизнью неконкретной

Стал провинциальным хулиганом.

От того, что стал почти изгоем,

Отвернулись все, кто были блИзки

От того, прогнав слезу запоем,

Пишет стих на клетчатом огрызке.

От того, что в сердце непослушном

Накопилось странное смятение,

От того, что в теле безоружном

Почти все нуждается в лечении

От того среди людей нет дружбы,

От того он с ночью только дружен.

От того слетел давно с катушек,

От того его противно слушать.

Не был он злодеем, эгоистом,

Просто жил собою без обмана.

От того прослыл он скандалистом,

От того прослыл он хулиганом.

От чего печалиться такому

Глупому шальному вертопраху?

Улыбнувшись року непростому,

Злобу пнет с гигантского размаху.

«Пыль»

Я изматывал нас вопросом

И ответ на него — не секрет.

Ты забудешь меня так вот

Просто

Ну, а я тебя просто вот

Нет.

Я готов был упасть на колени,

Чтоб не дать той любви околеть,

Но в тебе было много сомнений,

А во мне была только лишь смерть.

И прошло уже славное время,

Когда в мыслях твоих я был чутких.

Моя глупость — мои плеть и бремя

И подольше декад длятся сутки.

Я хотел бы услышать твой голос,

Что так ласково в сердце залез,

Но тебе я противен как полоз

Потому что дурак и подлец.

Я отдал всю любовь тебе сразу,

Извини, что её не хватило.

Я прожил с тобой целую «Ассу»

Жаль, что финка меня не сгубила.

И бессонными стали мне ночи,

Хоть и в девять приходит рассвет.

Я скучаю по «нам» очень-очень,

Ну, а ты вот так просто вот нет.

«Увы!»

Эх, бархатная осень, осенние закаты…

Ушли они, увы!

Ушла и ты…

Эх, холода и снег, и серый лёд Невы..

Как в отпуск человек

Уйдут они, увы.

Но

Время всё идёт, не встанет, не дождешься,

Вернутся осень, лёд

А ты вот не вернёшься.

«***»

Ты сурово послала меня

Я ушел (пусть, не с первой попытки),

Моя жизнь и её колея

Расшатались от страшной ошибки.

Ты изящной рукой написала

Неизящные вовсе слова,

Повторюсь, ты сурово послала

И чертовски, конечно, права.

Тебе легче, я знаю, сейчас,

Докучать я любовью не в силах,

Хоть как век длится каждый мой час,

Словно тишь гробовая в могилах.

Пусть живёт во мне это мортидо,

Не хочу после сна просыпаться.

Я ни слова, родная, не скину -

Не мешать чтоб тебе улыбаться

Чтобы западным утром московским

Ты однажды забыла меня,

И права была, снова, чертовски,

Все флешбеки со мной отменя.

***

Я не стану тебе докучать,

Хоть измучен разлукой тоскливой

Шизанусь, буду волосы рвать -

Лишь бы ты была самой счастливой.

«Синдром спасателя»

Безнадёжные людишки,

Бесполезные стихи,

Беспросветные мыслишки

Непорочной требухи.

Безопасные таблетки,

Безупречная петля.

Беглый выбор табуретки

И безжизненное "Я".

«Апрель 21-ое»

Под одеялом земли похоронен.

Руки чужие очи закроют

Ты им сказал: "пацаны, я прикрою"

Умер по чести, умер героем.

Только скажи разве мамины слезы,

Горе друзей и невесты психозы

Стоят того, чтоб взаймы у Ареса

Дожить до апреля, о большем не грезя?

Чтобы потом сучья дочь политесса,

Плела скорбный слог в темноте мерседеса?

Чтобы "враги" насмехались в руинах,

Зависнув в прицелов чужих паутинах,

Чтобы такой же как ты в хаки парень,

Своих прикрывая, был пулей ударен,

Чтобы такие же мать и невеста

Цинк получили парня заместо?

«Этюд»

Словно дым сигаретный на пальцы прилип,

В мой рассудок залезло сомнение.

Был характер один

"бац!"

Характер погиб…

Я живу или шаркаю тенью?

Словно гул в суетливой подземке повис,

Стали мутными ясные мысли,

Я мечтал от судьбы получить бенефис,

Получил бенефис двоемыслий.

«Урок»

Из прошлой реальности кто-то сказал:

Семья — это

Слабое

Место.

Тогда я был глуп, тогда я был мал,

Тогда я поверил,

Честно.

Я малость подрос и опыт извлёк

Из самых

Печальных

Историй.

Сейчас я, похоже, усвоил урок,

Усвоить не мог я

Который.

Семья — это слабое место в хребте,

Что болью

Болит

Нестерпимой.

Но ради неё мы стремимся к мечте,

Пускай даже

Недостижимой.

«Родина»

Помню как подуставший цирюльник

Бакенбарды мне бритвою брил,

В месте, где ароматный багульник

"Староверам" запоры лечил.

Где в заниженных в хлам колесницах

Разъезжали таежные псы,

Где мороз колосился