Посвящается Буду Николасу и Джулии Карр

«…и даже не самый отвратительный из ночных монстров (их можно обнаружить даже в нашей милой Франции) обладает коварной способностью принимать иное обличье, под которым его трудно распознать при дневном свете, так как это может быть очень привлекательный мужчина или красивая женщина с очаровательной улыбкой на устах. Но к ночи эти создания превращаются в уродливые чудовища с окровавленными когтями. Поэтому говорю тебе, даже если ты живешь в самом центре Парижа: когда к вечеру в камине угасает огонь и ты вдруг услышишь тихое постукивание в окно, не открывай дверь своего дома этому предполагаемому путнику, который…»

Вывод напрашивался сам собой из текста, написанного на французском в середине пятнадцатого века неразборчивым почерком архиепископа Батоньолеса из Руана. Эту старинную рукопись прислал мне в тот день Банколен, и она лежала раскрытой у меня на бюро, пока я переодевался к обеду. Время от времени я невольно поглядывал на открытую страницу толстой рукописи, вокруг которой в беспорядке валялись разные мелочи вроде кисточки для бритья и запонок, и эти мрачные слова приобретали зловещий смысл. Потому что в сопроводительной записке Банколен написал:

«Эта книга была обнаружена среди вещей Лорана; таков был этот Лоран».

Эта история началась в Париже апрельским вечером. Пробило ровно восемь, когда я открыл эту книгу. Я приехал из Ниццы по телеграмме Банколена, в которой он только извещал, что предстоит опасное дело, и спрашивал, интересует ли оно меня. Я тут же телеграфировал о своем согласии участвовать в расследовании, совершенно не представляя, о чем идет речь. И еще меньше я знал о человеке, который должен был убить герцога де Салиньи, чья лицемерная и отвратительная улыбка долго еще тревожила нас во сне.

Но я сразу понял: произойдет нечто в высшей степени неприятное, когда в девять вечера Банколен позвонил в колокольчик у двери моего дома. Что-то принужденное было в его поведении. Он сидел напротив меня за столом в гостиной. И, вслушиваясь в его отрывистый голос, я размышлял о нем, как и любой человек, окажись он на моем месте. С первого же взгляда Банколен вызывал симпатию и уважение (и в этом многие соглашались со мной). Возникало ощущение, что ему можно сказать все, что угодно, каким бы наивным или глупым это ни казалось. И это не удивит его и не вызовет насмешки над вами. Его необыкновенное лицо притягивало словно магнит. Кустистые брови и опущенные в уголках веки придавали ему одновременно и насмешливый и добродушный вид, как и приглушенный блеск темных глаз. Тонкий орлиный нос со спускающимися ко рту глубокими складками. Небольшие усики и остроконечная черная бородка, скрывающие его усмешку. Курчавые, черные с проседью волосы, разделенные пробором и зачесанные назад. При тусклом освещении казалось, будто вы смотрите на портрет, написанный художником эпохи Ренессанса, где смуглое выразительное лицо оттенялось белым галстуком и белоснежной манишкой. Он мало жестикулировал во время беседы, лишь изредка пожимал плечами и никогда не повышал голоса. Но где бы вы ни оказались, если вы были в обществе этого человека, на вас неизменно обращали внимание. Таков уж он, месье Анри Банколен, juge d'instruction (судебный следователь), судебный консультант и начальник полиции Парижа.

Я знал его с самого детства, потому что он был близким другом отца по колледжу, где они вместе учились в Америке. Когда я был еще малышом, он каждый год приезжал к нам, приносил мне игрушки и рассказывал сказки, которые я очень любил слушать, хотя и дрожал от страха. Но я не представлял себе ни широты познаний, ни положения Банколена, пока не переехал жить в его родной город. Он словно держал перед собой магический кристалл и, слегка поворачивая его в пальцах, видел в сверкающих гранях жизнь фантастического города, где было все: свет и тень, аромат изысканных духов и смертельная опасность, светские салоны и игорные залы, тюрьмы и монастыри, бордели и гильотины, вавилонское столпотворение карнавалов… Он все видел и обо всем знал. Потому что олицетворял собой префектуру Парижа. Его вьющиеся волосы, остроконечная бородка, морщинки вокруг глаз и загадочная улыбка были известны всем, где бы он ни появился. Его лицо представляло собой непроницаемую маску, что бы ни произошло. Сидя в своем кабинете, он держал в своих руках весь Париж. Он проводил пальцем по карте, через ярко освещенные улицы и погруженные в полумрак скверы, и останавливал его у какого-нибудь дома. Он произносил по телефону всего несколько слов, и в то же мгновение западня захлопывалась. Но, даже зная о его поразительной деятельности и славе, я ни разу не удостоился чести участвовать вместе с ним в раскрытии преступления. Вплоть до этого самого вечера 23 апреля 1927 года, когда мы объединились для розыска убийцы Лорана.

На улицах Парижа уже зажглись уличные фонари, когда мы спустились по лестнице к моему автомобилю. Банколен задержался в дверях, раскуривая сигару и поглядывая по сторонам погруженной в вечерние сумерки улицы. Я так и вижу на фоне ярко освещенного подъезда его высокую фигуру в накинутом на плечи плаще, один край которого зацепился за серебряный набалдашник трости.

— Жизни одного человека угрожает серьезнейшая опасность. В мои обязанности не входит организация его защиты, но он обратился ко мне с личной просьбой… Н-да, Рауль де Салиньи! — пробормотал он, немного помолчав. Спортсмен, великолепный фехтовальщик, любимец публики! Невероятно. Этот Салиньи слишком шумный и, на мой взгляд, излишне фамильярный парень, но безусловно порядочный человек. Ну, ты еще о нем услышишь. А сейчас давай пообедаем, а потом отправимся к Фенелли.

Во время обеда в «Амбассадоре» он был молчалив. Обронил лишь несколько слов об опасности со стороны оборотней. Одно лишь слово «оборотень», произнесенное в связи с угрозой Раулю Журдену, шестому герцогу Салиньи, заставило меня почувствовать, что даже Банколен заметно обеспокоен. Я не мог сосредоточиться на еде, потому что пытался нащупать какое-то ускользающее воспоминание — то ли заметку в газете, то ли обрывок салонной сплетни, — какую-то связь Салиньи с чем-то ужасным. Но дело в том, что газеты писали едва ли не о каждом шаге этого человека.

Они буквально пестрели крупными заголовками, извещавшими о том, что «герцог де Салиньи собирается устроить в завтрашнем полуфинале, который пройдет в Уимблдоне, серьезный поединок с Лакостом», или о том, как он победил какого-то фехтовальщика в среднем весе на любительских соревнованиях. Он стрелял, ездил верхом и фехтовал с таким постоянным триумфом, его так много и часто фотографировали, что постепенно он превратился почти в легенду. Этот белокурый красавец из очень древнего и славного рода не блистал образованностью, зато обладал поистине простодушным очарованием и был компанейским и гостеприимным хозяином. Я не знал его лично, хотя однажды тренировался с ним в фехтовальной школе мэтра Терлэна, что расположена рядом с площадью Этуаль. Этот молодой человек с загадочными волоокими глазами оказался ловким и умным противником, с великолепной реакцией — его тело вдруг сжималось, как стальная пружина, перед одним из внезапных и мощных выпадов в стиле итальянской школы фехтования. За несколько минут он нанес мне более семи уколов. Затем, отбросив назад гриву золотых волос, разразился веселым хохотом и важно прошелся по залу, подбрасывая в воздух и ловя свою рапиру с какой-то детской радостью.