Роман Чёрный

(Chainsaw)

Шаркающий человек

Здравствуйте, давайте познакомимся. Меня зовут Марина Александровна Шрайбер, я нахожусь, и уже довольно давно, в больнице, где прохожу программу реабилитации после нервного срыва, полностью разрушившего мою и без того распадавшуюся на части жизнь и подорванное здоровье. Я быстро свыклась с местным распорядком дня и меню в столовой, а персонал очень добр. Мне помогают… пережить то, что случилось. Спасибо им за это.

То был не первый мой срыв, и не второй, если говорить начистоту. Но прошлые разы не шли с этим ни в какое сравнение. Долго я не находила в себе сил, чтобы записать случившееся. Даже чтобы просто вспоминать о своей утрате: меня трясло, рвало, руки непроизвольно тянулись закрыть лицо. Спрятаться в ладонях от страшного мира, прямо как в детстве. На некоторые вещи невозможно смотреть, о них невыносимо думать. Но Алексей Иванович, мой врач и прекрасный специалист, один из лучших в Москве, очень настаивал. Обещал потрясающий терапевтический эффект, да и самой хочется излить наружу то, что пожирает меня изнутри. Сейчас я чувствую себя достаточно храброй для этого, а голова довольно ясная. Но не уверена, что осмелюсь вернуться к карандашу и бумаге позже, так что это будет спринтерский забег. Я расскажу всё на одном дыхании. Вы узнаете, как у меня забрали мою дочку Настеньку.

* * *

Часто Витя бывал просто невыносим. Ничего серьёзного, какие-то банальности, быт и эти его дурацкие, неискоренимые привычки. Разбросанные носки, не опускающийся стульчак, как типично! Казалось бы, ну какая мелочь, плюнь, пройди мимо! Но когда раз за разом просишь, напоминаешь, умоляешь… Скандалишь, наконец, а тебя абсолютно не слышат — о, как это выводило меня из себя.

Хуже всего было его полное нежелание понимать меня и серьёзно воспринимать мои проблемы со здоровьем. Циклические депрессии, стоившие мне столько нервов и седых волос, он вообще не признавал настоящей болезнью. Так, бабья придурь, — полагал, вероятно, он. Сочувствие? Участие? Ха. Я не чувствовала от него никакой поддержки даже в самые тяжёлые для меня дни. Он, состроив скептическую мину, оплачивал психотерапевтов, да мог ещё время от времени рявкнуть, чтобы я «прекратила чёртову истерику», на этом всё. Справляйся, Мариночка, сама, как знаешь. И не смей демонстрировать, что у тебя не всё так гладко, не нарушай семейную идиллию.

Кто-то из мудрых сказал, что залог счастливого супружества — взаимные компромиссы, но, боюсь, все восемь лет брака на компромиссы идти научилась из нас двоих только я.

Наверное, наш брак давно был не идеален, а понимала ли я это? Выходит, что нет. По привычке притворялась даже перед собой, пока не стало слишком поздно. Конец всему положил инцидент с котёнком, и он же стал началом мрачного кошмара, пришедшего на смену пусть не безоблачной, но всё же в целом мирной жизни нашей семьи. Я много раз предлагала мужу сходить к семейному психологу, но он, как типичный мужик, боялся терапии, словно огня. Смешно! У нас даже случилась пара скандалов по этому поводу. Что и говорить, скандалы под крышей нашего дома случались всё чаще. Но, Господь свидетель, я так любила Витю! И до сих пор очень, очень сильно его люблю. А ведь он бросил меня, знаете? Два месяца назад, да, после чего всё окончательно пошло под откос. Бросил нас с Настей, ушел, захлопнув дверь так, что в стене над косяком появилась маленькая трещинка. Наговорил таких несправедливых, обидных слов, взял зубную щётку, и… И вот что из этого вышло. Но я его прощаю, да, совершенно прощаю! Не держу зла, пусть и выплакала все глаза, а моё сердце тогда едва не разорвалось на части в первый раз. Вторым ударом стала моя бедная Настенька. Верно, я его простила. Но давайте глядеть правде в глаза: не случись первого — не вышло бы и второго, и мы оба это знаем. Настенька была бы жива.

* * *

Всё началось с котёнка. Муж просто притащил его как-то вечером к нам в дом, мокрого, дрожащего, и поставил передо мной, как факт. Сказал, что тот прижался к его ногам, пока он курил у подъезда, и отказывался уходить. Да уж, мяукал он так жалобно и тонко, что это больше походило на писк. Настя была в восторге — ну, разумеется. Через неделю ей исполнялось шесть лет, и она как раз мечтала о котёнке или щенке (сама не могла определиться). Однако я не позволила ей играть с приблудой, пока не извела на него половину тюбика шампуня, а ветеринар не сделал все необходимые прививки. Настя, конечно, смертельно обиделась. Вот так у нас всегда: папа хороший и принёс котёнка, а мама ужасная и всё запрещает. Сказать по правде, я позволила оставить его только потому, что понадеялась: питомец улучшит поведение дочери. Видит бог, её поведение нуждалось в улучшении.

Она как раз проходила через сложный период взросления и невыносимо трепала наши нервы в процессе. То есть вела себя как обычно, но всё же чуть-чуть беспокойней, а это о чём-то да говорит. Последней её потрясающей выдумкой был панический страх оставаться дома одной. Классические Настины истерики дополнились таким новшеством: стоило нам с Витей обоим ненадолго отлучиться, как юная принцесса начинала что есть мочи вопить, греметь железными кастрюлями, включать телевизор на полную громкость, в общем, стоять на голове. Сперва я пыталась с ней по-хорошему поговорить, объяснить, что взрослым девочкам так вести себя должно быть стыдно. Потом просто ругалась. Наконец, демонстративно уходила из квартиры, игнорируя нарастающий шум за закрывшейся дверью. В конце концов, кто-то должен ходить в магазин, чтобы приготовить её отцу ужин. По возвращению у двери меня встречали сердитые, собравшиеся на адский шум соседи. А в прихожей — охрипшая от крика, наша маленькая королева драмы, с красным как свёкла заплаканным лицом. Разумеется, соседей я быстро поставила на место с их мнением о том, как я должна или не должна воспитывать дочь (пусть лучше приглядывают за своими, болтающимися без дела по двору, как оборванцы, детьми), но что-то нужно было со всем этим делать. Настины выходки не делали атмосферу в доме лучше, и Витиного настроения тоже не улучшали. Конечно, мы ходили с ней к психологу. Именно там, далеко не на первом сеансе, Настя шёпотом рассказала, что на самом деле не боится оставаться одна — она боится