Было два часа пополудни, когда я решилась на побег. Крадучись пробралась мимо комнаты родителей, по дороге подивившись молодецкому храпу моего батюшки, который изволил почивать после сытного обеда, закончившегося всего полчаса назад. Сморил сон и остальных постоянных обитателей дома. Только в обеденном зале хлопотали служанки, убирая тарелки и расставляя стулья после трапезы. Мимо дверей этого помещения я прошла уже не таясь. И рыжая нахалка Ельгия, которая постоянно самым наглым образом перечила хозяевам и была уже неоднократно в наказание за это оставлена без ужина, и тихая, скромная Ольгетта прекрасно знали о моих ежедневных отлучках из дома. Знали они и то, куда я собиралась. Поэтому лишь одобрительно помахали мне рукой и вдвойне засуетились, торопясь окончить уборку. Зуб даю, и часа не пройдет, как они присоединятся ко мне на берегу озера, торопясь накупаться вдоволь, пока остальные домочадцы сладко отдыхают. А я и не против – вместе веселее. Тем более что служанки всего на пару лет меня старше, то есть общих тем для разговоров всегда хватает. Интересно ведь обсудить подальше от ушей грозной воспитательницы, как смуглый черноволосый конюх Ирган накануне многозначительно перемигивался с Ельгией, а деревенский весельчак и балагур Нортон ни с того ни с сего вручил Ольгетте при случайной встрече букет полевых цветов.

Однако у самого порога дома меня поджидало разочарование. Стоило мне только взяться за дверную ручку, как позади раздался свистящий гневный шепот:

– Саэрисса Катарина, куда вы собрались?

Я тихо прошептала ругательство, которому меня накануне научил Ирган. Правда, смысл его ускользнул от моего понимания, было там что-то про собак и их размножение, но, судя по пунцовому лицу конюха и тому, как он умолял меня не выдавать его, если кто-нибудь спросит, откуда я знаю такие слова, это выражение считалось сверхнеприличным.

– Саэрисса, что вы там бормочете себе под нос? – Шепот ощутимо приблизился, и в мое плечо пребольно вцепилась костлявая сухенькая ручка. – Еще раз повторяю вопрос: куда вы собрались?

Я нехотя повернулась и смиренно уставилась себе под ноги, опасаясь даже лишний раз посмотреть на тин Ималию – высокую худощавую старуху, в любую погоду затянутую в строгое черное платье. Не стал исключением и этот день, хотя на улице царила жаркая солнечная погода.

Тин Ималия обучала меня хорошим манерам, правилам этикета и ромалийскому языку, готовя к первому выходу в свет. И я уже выть хотела от этой вездесущей старой карги, на корню пресекающей любые мои забавы. Мол, негоже девушке из знатной семьи носиться по окрестностям, гоняя воробьев и сверкая голыми щиколотками. И уж тем более негоже саэриссе щеголять совершенно неподобающим загаром, который к лицу только крестьянкам. Сейчас в моде изысканная бледность, отдающая в мертвецкую синеву. Мои родители умрут от стыда, вынужденные осенью представить высшему свету какую-то разбойницу и простолюдинку вместо скромной дочери из древнего рода.

Именно из-за нее я каждый день чуть ли не ползком покидала дом. Более чем уверена, что тин Ималия не одобрила бы мои ежедневные купания с последующим загоранием. И даже страшно подумать, в какой ужас бы она пришла, узнав, что компанию мне в этом занятии составляют служанки!

До сего дня все проходило благополучно. Я сбегала на озеро, где проводила время в свое удовольствие, и ближе к ужину тихонько возвращалась. Но сегодня, по всей видимости, придется остаться в душном, сонном доме и сходить с ума от скуки до вечернего чаепития, по традиции проводившегося на свежем воздухе.

– Саэрисса! – Тин Ималия, и во второй раз не дождавшись ответа на свой вопрос, гневно выпрямилась во весь немаленький рост. Изрядно повысила голос, уже не утруждая себя шепотом, и принялась меня отчитывать, тыча пальцем чуть ли не мне в нос: – Катарина, вынуждена признать: вы мое самое большое разочарование! В ваши годы не пристало помышлять о развлечениях, присущих простолюдинам, но никак не представительницам дворянства. О чем вы думаете, собираясь куда-то без сопровождения слуг или охраны? Вам всего пятнадцать! А вдруг на вас нападут? Вдруг вас похитят или, не приведи небо, убьют? Да что там, у меня язык не поворачивается сказать, что могут сделать разбойники с молоденькой глупенькой девицей, тем более одетой столь… столь развратно!

И она окинула меня таким гневным взглядом, что мне моментально стало жарко дышать. Я смущенно уставилась в пол, нервно разглаживая несуществующие складки на поясе платья. И что ее так возмутило в моем наряде? Ничего не понимаю! Ну да, длиной не в пол, а немного короче, чтобы было удобнее бегать и лазить по деревьям. Но и что из этого? Ельгия порой вообще платья по колено носит, и никто ей ничего не говорит.

Однако здравый смысл подсказал мне, что приводить в пример рыжеволосую нахальную девицу, которая не раз и не два до хрипоты ругалась с Ималией, не самая лучшая идея, поэтому я промолчала. Помнится, в прошлую свою ссору со служанкой моя воспитательница так кричала, что я всерьез испугалась, не хватит ли ее удар.

– Я просто хотела прогуляться и собрать полевых цветов, – проблеяла я, разглядывая отскобленные трудолюбивой Ольгеттой половицы и опасаясь лишний раз посмотреть на разъяренную старуху. – Тин, кто на меня тут может напасть? И потом, бегаю я быстро, кричу громко…

– Это не те качества, которыми надлежит гордиться девушке из знатного семейства! – Ималия не оценила мою слабую попытку разрядить обстановку шуткой. Укоризненно зацокала языком. – Извините, саэрисса Катарина, но я буду вынуждена рассказать о вашей выходке родителям. Думаю, ваш проступок заслуживает самого сурового наказания.

Я опустила голову еще ниже, пряча улыбку на губах. Слова воспитательницы меня не напугали, а лишь рассмешили. Да, батюшка никогда не спорил с тин Ималией, когда та жаловалась на мое вопиющее поведение, поскольку сам откровенно побаивался громогласной строгой женщины. Он усердно делал вид, что мне не избежать суровой порки. Кричал, багровея лицом и потрясая над головой кулаками. Обещал выбить из меня всю дурь розгами, после чего запирался со мной в кабинете и угощал засахаренными фруктами, изредка хлеща воздух длинным тонким прутом. При каждом ударе я взвизгивала, словно от боли, но сама при этом давилась беззвучным хохотом. А потом еще целый вечер хмурилась, прихрамывала и отказывалась садиться, чем доставляла неимоверное удовольствие Ималии. Только в такие моменты я видела искреннюю улыбку на лице грозной воспитательницы. Она даже добрела на несколько дней, вкрадчиво интересуясь моим самочувствием и притворно сожалея о жестокости моего отца – саэра Алония Валания.

Только одного жаль – что сегодня мне не суждено искупаться и позагорать. Остальное не так уж и страшно. Точнее, вообще не страшно. Отец никогда меня не наказывал, максимум – оставлял без сладкого, да и то всякий раз после этого матушка тайком присылала ко мне служанку с целым блюдом конфет.

– Мне очень жаль, – все же ответила я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более уныло и грустно. – Простите, тин Ималия.