Убить человека стоит денег. Спасти человека стоит денег. И лишь сам человек – если он, конечно, не Рокфеллер – не стоит и цента.

Нельсон Рокфеллер

Не спрашивай о том, что президент может сделать для тебя. Лучше подумай о том, что ты можешь сделать для президента.

Ричард Никсон

Автор считает своим долгом предупредить: все события, описанные в романе, вымышлены. Автор не несет никакой ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи непредсказуемого проникновения чистого вымысла в реальность.

Здешние богатые особняки относились к морю, словно к дворовому хулигану, от которого приличным людям следует держаться подальше. Стоять вблизи от берега, вне охраняемой зоны, на самом краю дачного поселка осмеливались одни лишь деревянные коттеджи аборигенов, а все, кто ценил респект и безопасность, предпочитали отгородиться от возможного буйства стихий большой лагуной, соединявшейся с морем узким горлышком пролива. Даже когда снаружи штормило, на поверхности лагуны царил штиль. Тут можно было купаться почти без риска утонуть. Тут можно было подставлять бока и спины южному солнцу, лениво дрейфуя на пузатых надувных матрасах. Тут, наконец, можно было мирно расслабиться с удочкой – благо зажравшаяся рыбная мелочь пренебрегала хлебным мякишем и не утомляла элитных отдыхающих назойливым клевом.

Но в этом мире, представьте, находились и упорные рыбаки. Те, кому результат ловли был дорог не менее, чем сам процесс.

Один из таких, остроносый и белокурый милиционер средних лет в расстегнутой голубой рубашке и закатанных до колен серых форменных брюках, еще с пяти утра занял позицию неподалеку от проливчика. Он укрепил среди камней спиннинг, положил рядом сачок, неподалеку пристроил увесистый снаряд двухлитрового термоса. Фуражка, портупея и полбуханки черного хлеба в прозрачном пакете легли тут же – на заботливо расстеленную газетку. Пара сапог приютилась поодаль, но тоже в пределах двух-трех шагов.

Сам милиционер неподвижно сидел на плоском камне, глядя на воду. Он знал, чего хочет. Он умел ждать. И дождался. Солнце еще не начало жарить с дневным остервенением, когда рыбак приметил свою добычу, тускло блеснувшую в воде.

– Плыви сюда, милая, плыви, моя хорошая, ну давай, давай… – негромко проговорил он, зависая над расщелиной пролива. В правой руке милиционера уже трепетал в предвкушении сачок. – Шевелись, сволочь паскудная, не зли дядю…

Еще пара секунд – и результат рыболовных усилий сам прыгнул в объятия сачка.

– Умница, – похвалил милиционер и выудил свежий улов.

Это была не рыба. Это была всего лишь обычная «чебурашка», которую кто-то, избавив от пива, старательно закупорил вручную и отправил в плаванье налегке.

Рыбак, похоже, нисколько не огорчился. Он лишь хмыкнул, отложил сачок и посмотрел свою находку на просвет. Под слоем бурого стекла явно проглядывал… ага-а-а…

Сзади раздался царапающий нервы скрежет: так обычно трется полированными боками зажатая в тесном плену стеклотара.

Милиционер стремительно обернулся на звук – всем корпусом, словно по команде «кругом». Низкорослая старушка, нагруженная двумя плотно набитыми клетчатыми сумками, опытным глазом выцеливала новый трофей.

– Мужчина, очень извиняюсь, – со скромным достоинством начала она, – вам бутылочка не нуж… Ой, бля! – бабка вдруг заметила милицейскую фуражку на газете.

Хозяин фуражки нагнулся, поднял с земли крупный камень-голыш и угрожающе взвесил на ладони.

– Еще разок, мать, твои сумки здесь увижу, – без выражения произнес он, – я тебя, манда старая, даже в отделение не поведу. Я тебя просто на месте порву, как Тузик грелку, а клочки рыбам скормлю, на хер… Н-н-ну, быстро, свалила отсюда!

Бабка мелко-мелко закивала и тотчас же испарилась. Еще на пару мгновений в окрестном воздухе задержался стеклянный скрежет ее сумок. Потом истаял и он.

Лишь тогда милиционер наклонился над газетой, локтем сдвинул к краю фуражку, портупею и хлеб, а на освободившееся место положил бутылку. Найденным голышом тюкнул по размокшей пивной этикетке с надписью «Три толстяка» – резко, но без замаха, чтобы осколки не улетали далеко.

Внутри оказался сложенный в несколько раз тетрадный листок. Милиционер развернул его, прочел, ухмыльнулся. Одним движением смял листок в бумажный шарик, а вслух пробормотал:

– Робинзон, ну епт…

После чего вынул из кармана форменных брюк матовую коробочку мобильника и сделал три звонка.

Первый был самым кратким.

– Геннадий, – задушевно сказал милиционер, – ты придурок. Тебе же сто раз объясняли: ни-ко-го. В другой раз, если пропустишь на территорию хоть родную тещу, не посмотрю, что племяш. Ноги в жопу тебе засуну и с горы скину. А пока в этом месяце кукуй без премиальных. Да радуйся, что Собаковод наш в город отъехал…

Второй звонок был адресован какому-то Новикову. С ним говорящий церемонился еще меньше, чем с Геннадием. Минут пять он изводил собеседника затейливым, глумливым и потому особенно обидным матом. И лишь затем перешел к сути дела.

– Пиво ему, мудило, – сказал он, – ты должен подавать только дорогое – раз и только баночное – два. Ну какого хера ты ему дал «Три толстяка»? Из экономии?.. Оттуда я знаю, оттуда!.. Чего-чего? Он, говоришь, тебя сам попросил? А если бы он у тебя попросил пулемет или водолазный костюм?.. Короче, Новиков, как вернется Собаковод, ты ему лично доложишь. А ты не доложишь – я стукну… Никаких «но»! Оборзели тут все, я гляжу. Курортники, епт… Один, понимаешь, местную бабульку на территорию пустил, другой с пивной тарой напортачил… Да ни хера это не «мелочь»! И на меньшей ерунде люди сгорали… Во-во, заткнись и исполняй.

К третьему своему телефонному собеседнику милиционер обращался уже совсем иначе – вежливо, почти без мата и по имени-отчеству.

– Николай Сергеевич, он опять это сделал, – сообщил он в трубку. – Да, уже вторая попытка за лето… Да, я пресек. Но в следующий раз могу и не успеть… Какие мои соображения? Увозить его отсюда, а перед тем намылить холку – вот какие мои соображения… Шучу я, шучу. Сам знаю, что бить нельзя… Ну тогда по обычной схеме: палатку какую-нибудь там… Да не подлодку, а палатку. Или там базарчик какой, не в самом центре. Главное, чтоб погромче и чтоб носом его ткнуть в это дерьмо. Нагадил – получи… Именно… Харч ему, понимаешь, дают по высшему разряду, выгул ежедневный, подстилки меняют, а он вон чего творит… Ага… Но насчет увозить – я серьезно. Скажите Соба… то есть Фокину скажите, как вернется, что сваливать отсюда пора. Хватит с паршивца каникул. На обычном месте фиксировать его проще, и расходов меньше… Ну да… А вот за это спасибо… Нет, ничего, можно и в баксах, мы пересчитаем по курсу… Доброго здоровья.