НИКОЛАИ МИХАЙЛОВСКИЙ

ОН МЕРИЛ ЖИЗНЬ

ОСОБОЙ МЕРКОЙ

*

© ПОЛИТИЗДАТ, 1977 г.

В большое плавание

В знойный летний день 1940 года самолет, прилетевший с Дальнего Востока, совершил посадку на Центральном аэродроме. На поле вышел невысокий коренастый мужчина с острым взглядом небольших серых глаз, смотревших из-под густых нависших бровей. Его томила жара. Он снял на мгновение фуражку, как бы стряхивая с себя усталость, и обтер платком лоб. Это был контр-адмирал Арсений Григорьевич Головко.

— Москва! — радостно произнес он, и вместе с ним улыбнулись стоявшие рядом люди.

Москва всегда была гостеприимным домом, куда все с удовольствием возвращались после отлучки Вот и Головко, приезжая в Москву и только выйдя с вокзала, мельком оглядев хорошо знакомые улицы, площади, дома, сразу примечал, где и что изменилось, выросло, возникло вновь. И, заметив это, оглядывал самого себя, словно спрашивая, оценивая: а что изменилось в тебе самом за это время?

Он бывал здесь еще курсантом в синей фланелевке и бескозырке, с винтовкой на плече: в праздники проходил в строю перед Мавзолеем…

В отличие от многих сверстников, друзей по училищу, в детстве грезивших морем и кораблями, в семье терского казака из станицы Прохладной ни один из четырех сыновей не собирался стать моряком. Отец Головко — ветеринарный фельдшер, мать — неграмотная крестьянка. Большая семья — семь детей. Все помыслы Арсения были обращены на сухопутье, к земле-матушке, и цель одна — посвятить себя сельскому хозяйству. После окончания рабфака он поступил в Тимирязевскую академию. И вдруг неожиданный поворот в жизни: по комсомольской путевке, как и многие другие его сверстники, в 1925 году он идет служить на флот. Но там долго не задерживается: его посылают учиться в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе.

После училища Головко довольно быстро поднимается по крутым ступеням флотской службы. Штурман, минер, помощник командира миноносца, командир дивизиона торпедных катеров, а затем начальник штаба бригады катеров на далеком Тихоокеанском флоте. Именно там выступил он ярым поборником ночных плаваний. Его ум и находчивость проявлялись во всем: в большом и малом. Не раз Арсений Григорьевич выходил в море на катере своего товарища по училищу А. В. Кузьмина, и они проделывали различные эксперименты в поисках наиболее эффективного использования торпедных катеров. Однажды во время очередного учения Тихоокеанского флота, ночью, они незамеченными проскочили в бухту Золотой Рог, доказав, что можно так же незаметно проникнуть в гавань противника.

Вспоминается и другое. База торпедных катеров находилась тогда в отдаленной бухте. Там же жили моряки с семьями. Зимой свирепствовали ветры. Как задует нордовый «сибиряк», выйдешь на улицу — обжигает. А домики ветхие, насквозь продуваются. Не знали, как уберечься от морозов. Особенно беспокоились за детей. Головко и тут нашел неожиданное и простое решение: вызвал пожарных и приказал облить дома водой. Прошло несколько часов, стены покрылись толстой ледовой броней. Отепление получилось — лучше не надо. Моряки повеселели, зажили совсем по-иному, даже купали ребятишек, не опасаясь простуды…

Много воды утекло с тех пор. И уж так сложилось, что, куда бы ни ехал Головко — в отпуск или в командировку, — он неизменно оказывался в Москве. Словно все его жизненные пути проходили через знакомые улицы, переулки, площади столицы. И далекая дорога в Испанию тоже начиналась от Москвы.

В числе советских добровольцев ему довелось увидеть звериный облик фашизма и принять участие в битве с ним. «Но пасаран!» («Не пройдут!») — этой мыслью жили все советские люди и душой рвались туда, где не затихала битва. Немногим удалось оказаться на переднем крае, в огне боев.

Белый городок, окруженный голубыми горами, — главная база республиканского флота Картахена — стал таким же знакомым, как Кронштадт или Севастополь. Но Головко здесь — в непривычном гражданском костюме, а называют его испанским именем Дон Симон Гарсия Галвис — сразу и не выговоришь. Он представляет в Испании свой народ, свою страну. Советник командира главной базы флота Арсений Григорьевич Головко участвовал в разработке операций, в бой нередко выходил в море на головном корабле, встречал транспорты из Советского Союза с танками и самолетами. И самая крупная из побед республиканского флота — потопление фашистского крейсера «Балеарес» — также связана с именем Головко.

Пребывание в Испании было для него не только боевой школой. Здесь вырабатывались интуиция, способность разобраться в сложном переплете борьбы, умение отличать людей, искренне ненавидящих фашизм, от тех, кто, восклицая «Вива руса!», был в действительности враждебен делу, за которое боролся Головко.

Испания оставила глубокий след в его жизни. То, что увидел и чему научился там Головко, не постигнешь ни в училище, ни в академии. Именно там, побывав в боевой обстановке, он ощутил себя частицей механизма сражения, воочию увидел, что флот без помощи авиации не может добиться победы на море, что зенитная артиллерия без истребителей не защитит воздушного пространства, что атаковать корабли противника с большой высоты — пустое дело (процент попадания будет ничтожен), а атака одиночными самолетами и вовсе безнадежное; гораздо эффективнее атаковать корабли в портах базирования. То же самое и конвойные операции, проводка транспортов, бои на коммуникациях — всему этому учился Головко в Испании, чтобы потом боевой опыт, полученный там, применить в Отечественную войну на Северном флоте…

Через несколько часов в Кремле должна была состояться встреча, которая определит многое в дальнейшей жизни контр-адмирала Головко. И конечно же эта мысль не оставляла его ни на минуту, вызывая вполне понятное волнение. Ему хотелось побыть одному, еще раз все обдумать. Но времени уже не было.

В Кремль он поехал вместе с тогдашним наркомом Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецовым. Их принимали члены Политбюро. Речь шла о назначении Головко командующим Северным флотом. После того как его кандидатура на этот пост была обсуждена, назначение, одобренное членами Политбюро, состоялось.

Головко ощутил прилив необыкновенной силы, а вместе с тем проникся сознанием величайшей ответственности, способной поднять человека, окрылить его. И хотя до этого приезда в Москву он успел в 1938 году прослужить на Севере очень немного — командиром дивизиона эсминцев и начальником штаба Северного флота, у него было такое ощущение, будто он всегда стремился именно на этот флот и служба на этом флоте составляла теперь единственный и