Патриция Маккилип

Баба-Яга и сын чародея

Patricia A. McKillip, «Baba Yaga and the Sorcerer’s Son», 1986

Давным-давно, в далёкой и необъятной стране, жила-была ведьма, которую звали Баба-Яга. Иногда она была очень мудрой, иногда очень лиходейской и всегда настолько отвратной, что при виде её мулы валились с копыт. Обитала она по большей части в своей избушке в лесной глуши. Время от времени эта ведьма ныряла в Подземье, так легко, словно земля обращалась в море, а море — в воздух: вниз, в Подлесное Царство.

Одним утром, когда ведьма прохлаждалась в Подземье, она на все корки честила свою избушку, которая всё крутилась и крутилась на курьих ножках, не останавливаясь. Баба-Яга, вышедшая, чтобы отыскать на завтрак какой-нибудь лакомый кусочек, не смогла войти домой. Её избушка возвышалась на курьих ножках, чтобы те, кто пройдёт мимо, дивились и страшились. Куда ни глянь, не было никого, кроме Бабы-Яги, раскипятившейся, словно котелок с похлёбкой, и всё-таки домик так и стоял на месте, в зеленоватом, словно подводном, свете Подземья, кружась и качаясь на огромных костлявых лапах, и озираясь вокруг, будто полоумная курица, следящая за облетающим вокруг неё жуком.

— Стой! — гневно вопила Баба-Яга. — Стой сейчас же! — Потом она постаралась сделать голос поумильнее и произнесла те слова, что следует сказать, если ты вдруг наткнёшься в лесу на её домик и окажешься достаточно отважным, отчаянным или дурным, чтобы пожелать войти: — Избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом. — Но избушка, как видно, растерявшись от окружающего её со всех сторон леса, всё кружилась и кружилась. Баба-Яга костерила её до хрипоты и махала передником, будто и вправду на курицу. — Ужо тебе, дурная изба! — ярилась она, потому что до сих пор ещё не завтракала и даже чаю не попила. А затем, будто только этого и не хватало, небесный свод на миг разверзся, и швырнул в неё чем-то большим и тёмным, промахнувшись всего на несколько дюймов.

Баба-Яга изумилась настолько, что у неё с носа отвалилось несколько бородавок. Моргая и нашаривая в переднике очки, она уставилась вниз, на то, что свалилось с небес.

У её ног лежал юноша. Чёрные волосы и ресницы; облачён в чёрный балахон, весь усеянный маленькими зеркальными осколками, звёздной пылью и кошачьей шерстью. Юноша выглядел мёртвым, но, на глазах у ведьмы, его бледное лицо немного порозовело. Он раскрыл глаза.

Юноша возопил благим матом, ибо от Бабы-Яги в её лучшей форме даже оконные стёкла трескались и выпадали из рам. Баба-Яга приподняла ногу и отвесила пинок огромной куриной лапе, которая собиралась на него наступить и он завопил опять. Затем паренёк вновь набрал в лёгкие воздуха. Он откатился и съёжился, с трепетом уставившись на ведьму.

Потом он хорошенько присмотрелся к избушке. — О, — выдохнул юноша, — так ты Баба-Яга. — Он ощупал себя: шею, берцовую кость. — Значит, я ещё живой?

— Ненадолго, — мрачно заметила Баба-Яга. — Ты меня едва не расплющил. — Тогда юноша замолчал, укутавшись в балахон и опасливо поглядывая на ведьму. «Если ты не съешь ужин, — стращали в мире наверху матери своих детей, — то тебя самого Баба-Яга съест». Он таких угроз не пугался и всегда скармливал горох собаке. И, смотри-ка, вот она — обещанная расплата за тысячи несъеденных горошин. Зелёные линзы очков Бабы-Яги блестели на него мушиными глазами. Он понурился.

— Ну, хорошо, — произнёс паренёк. — Если меня не убьёшь ты, так это сделает мой отец. Я только что разнёс вдребезги весь его дом.

У Бабы-Яги очки свалились с носа. Она ворчливо поинтересовалась: — Он, что, тоже кружился?

— Нет. Он просто стоял на месте, дом как дом, со всякой там посудой в буфете, проросшей картошкой в мусорном ведре, пушистыми пыльными комочками под кроватью, со всем, что обычно бывает в домах…

— Ха!

— А я просто… чуточку поэкспериментировал, добавил немножко волшебства в котёл. Баба-Яга, клянусь, я в точности делал, как сказано в Книге, только вот драконий корень у нас закончился, так что вместо него я бросил немножко корня мандрагоры… Я думал, это станет неплохой заменой, но… — Он вспомнил и вытаращил чёрные глаза. — Ни с того, ни с сего вверх потащило кирпичи, доски и меня, и вот я… вот я… А где я вообще?

— Подземье.

— Вот как? — беззвучно прошептал он. — Далеко же меня закинуло. Зачем, — растерянно добавил он позже: — твой домик так делает?

— Понятия не имею.

— Ладно, но разве это не мешает тебе войти в дверь?

— Да.

— Ладно, но зачем ты это допускаешь… Когда ты вот так скалишь зубы, это значит, ты злишься?

Баба-Яга заверещала, как целая сотня кипящих чайников. Голова юноши скрылась в балахоне. Избушка всё кружилась и кружилась.

Ведьма перевела дух. Ей стало немного полегче и теперь можно было уделить внимание спрятавшейся голове чародеева сына. Она ждала. В деревьях вздыхал ветерок, наполненный бледными оттенками и тихими голосами. Откуда-то до Бабы-Яги доносился запах роз, быть может, из мечтаний кого-то, задумавшегося о Подлесье. Из ворота чёрного балахона медленно, с черепашьей скоростью, показалась голова. Юноша снова побледнел от тревоги, но его глаза сверкали хорошо известным отчаянным блеском.

— Баба-Яга, ты должна мне помочь. А я помогу тебе.

Она фыркнула. — Чем это? Разнесёшь и мой дом?

— Нет. Умоляю. Ты своенравная и ужасная, но ведаешь многое. Ты можешь мне помочь. Тут, внизу, границы законов размыты и одно перетекает в другое. Сны становятся явью; а сказанное здесь слово воплощается в мире наверху. Если бы ты просто вернула всё назад, хотя бы на несколько минут, вернула в миг перед тем, как я потянулся за мандрагорой — перед тем, как я разрушил отцовский дом — если бы он просто снова стал целым и невредимым…

— Вздор, — резко оборвала его Баба-Яга. — Ты опять всё это разнёс бы.

— Да как же?

— Да и вдобавок, кем ты меня считаешь? У меня не выходит даже свою избушку остановить, чтобы она не крутилась, а ты требуешь, чтобы я прокрутила назад весь мир.

Он вздохнул. — Так что же мне делать? Баба-Яга, я люблю отца и очень жалею, что взорвал его дом. Неужели ничего нельзя сделать? Я ведь просто… Всё пропало. Все его волшебные книги, все его обожаемые бесценные кувшинчики и скляночки, зелья и эликсиры, драконий зуб, великаний ноготь, бивень нарвала… даже его пятисотлетний котел разлетелся вдребезги. Не говоря уж про посуду, кровати, его любимое кресло и котов