Я веду вас в мрачный мир, где живая

Действительность превосходит

Всякий вымысел…

Жорж Бержье

Ульман стоял у окна кабинета, курил и нервно выбивал пальцами замысловатую дробь по узкому подоконнику. Далеко внизу лежала улица Арбат, которую поэт однажды сравнил с рекой: по ней сновали, казавшиеся отсюда не больше муравьев чем-то озабоченные пешеходы. Левее виднелась часть Смоленской площади с бесконечным потоком автомобилей, широко текущем в обе стороны Садового кольца. Однако Лев Михайлович не замечал ни пешеходов, ни автомобилей — глубоко затягиваясь сигаретой, он невидящими глазами следил за вьющейся от ее кончика серой ленточкой дыма и, как медиум, внутренним взором пытался проникнуть туда, где ему сейчас очень хотелось присутствовать, но ни положение, ни обстоятельства не позволяли это сделать, а изменить их Ульман просто не в силах, хотя иногда был готов прозаложить душу черту-дьяволу, лишь бы добиться желаемого!

Он закрыл глаза и мысленно представил загородную резиденцию президента, влажные после недавнего дождя дорожки, слегка поникшие кусты роз на широком газоне, бриллианты дождевых капель, оставшихся в хвое серебристых елей около здания так называемой «дачи». Сейчас только начало осени и должна стоять теплынь на дворе, а прохладными ночами радовать глаз звездное небо, но в последние дни что-то резко похолодало и вместо легких серебристых паутинок ветер гнал сбитые дождем листья, сердито сметая их в кучи под садовыми скамьями.

Наверняка под стать пасмурной погоде и протокольные лица охранников, которых здесь хоть пруд пруди, однако Лев Михайлович для них неосязаемая субстанция, он — сама мысль, и потому может беспрепятственно проскользнуть мимо вооруженных секьюрити, подняться по ступеням, открыть дверь и оказаться в комнате, где беседовали министр и президент. О чем бы они ни говорили, наверняка речь зайдет и о Южных Предгорьях — обстановка там накалилась, словно адская сковорода, а Ульман, к несчастью, «вел» именно этот регион. Поэтому его очень интересовало: что решил президент в отношении оппозиционеров? После развала Союза в Предгорьях образовалось другое, правда дружественное России, государство, но его границы с сопредельными странами по-прежнему охраняли наши пограничники. Пришлось пойти и на военное присутствие в этом регионе — правительство независимой республики Южных Предгорий само оказалось не в состоянии защититься от воинственных соседей, которые давно погрязли в бесконечных кровавых междоусобицах на этнической и религиозной почве. Который год у них не прекращалась самая настоящая война, но в средствах массовой информации ее стыдливо именовали «вооруженными конфликтами между отдельными группировками». Какие, к чертям, группировки, если вовсю пуляли ракетами и вели танковые сражения?!

Естественно, дурной пример всегда заразителен и в республике Южных предгорий тоже появились собственные вооруженные силы оппозиции: спаси, Господь, наших в военной форме, которым приходилось там совсем не сладко.

О судьбе собственного великовозрастного отпрыска советник министра иностранных дел не волновался — мальчик учился в Анг лии в престижном колледже, а позже с помощью отца и других родственников должен сделать карьеру: не его дело бегать в кирзе и с автоматом под пулями. Для этого есть люди попроще, чьи дети не могли учиться за рубежом или в самых престижных российских учебных заведениях. О простых русских парнях, волей судеб и президента, закинутых в далекие от дома дикие горные края, Лев Михайлович беспокоился отнюдь не из гуманных побуждений: события в Южных Предгорьях могли аукнуться здесь, в России, совершенно непредсказуемым образом. Кому тогда, к чертям собачьим, будут нужны он сам и его сын, закончивший английский колледж? Да и дадут ли его закончить?

Лучше о таком вообще не думать, а все-таки постараться поточнее предугадать, о чем вели речь президент и министр? Однако не удавалось даже представить лица беседующих, не то чтобы придумать возможный диалог между ними, и сколько Лев Михайлович ни пыжился, ни пытался, отрешившись от окружающего, углубиться в себя, он по-прежнему оставался на мертвой точке. Но советник не позволил выплеснуться появившемуся раздражению и постарался сконцентрироваться на картинке, которая возникла первой, добавив в нее большую темную машину министра: тяжело шурша шинами, она подкатила к подъезду президентской резиденции.

Обычно из ворот «дачи» на приличной скорости вылетал целый кортеж машин и устремлялся к Москве. Потом лимузины начинали по одному отваливать, забирая в стороны, поскольку кому-то из присутствовавших на совещании нужно на Старую площадь, кому-то на Арбат в Министерство обороны, а кому-то сюда, на Смоленскую, где упиралось в небо грязно-серым шпилем, украшенное гербом несуществующего государства, высотное здание — памятник давно минувших сталинских времен.

Словно поддавшись наитию, Ульман открыл глаза и посмотрел вниз: к личному подъезду министра подкатил лаково блестевший лимузин. Встречать «хозяина» уже выскочили референт и начальник секретариата. Референт раскрыл большой черный зонт и помог министру выйти из автомобиля. Шикарный лимузин тут же уехал. Значит Жаба — так Ульман за глаза всегда называл министра, но благоразумно ни с кем не делился, что «хозяин» кажется ему похожим на противное, скользкое бородавчатое земноводное, — направился к себе. Что же, теперь оставалось терпеливо ждать. Лев Михайлович сел за стол и прикурил новую сигарету. Собираясь с мыслями, полуприкрыл глаза и загадал: вызовет его Жаба к себе в кабинет или обойдется телефонным звонком? Если вызовет, значит, явно запахло паленым…

Тем временем министр, небрежно кивнув охране, прошел к своему лифту, поднялся на седьмой этаж и уже в приемной бросил секретарю:

— Немедленно соедините меня с Ульманом!..

Когда затрещал аппарат прямой связи с министром, Лев Михайлович провел кончиками пальцев по щекам, проверяя: не вылезла ли предательская щетина? Пусть ты за глаза зовешь «хозяина» Жабой, но если вызовут, то появляться в апартаментах министра плохо выбритым не позволяла привычка к соблюдению этикета и протокола. Кроме того, Ульман прекрасно отдавал себе отчет, что он далеко не красавец мужчина: худой, сутуловатый, с крупным носом, на котором сидели очки с сильными линзами. Да и спортом никогда не занимался, поэтому частенько стеснялся своей фигуры.

— Слушаю, господин министр, — сняв трубку после третьего звонка, откликнулся советник.

— Вы хорошо поработали накануне, — без предисловий начал «хозяин», даже не удосужившись поздороваться. — Президент остался доволен. Надо теперь подготовить к завтрашнему дню тезисы по нашим новым предложениям в свете развития ситуации в этом регионе. Постарайтесь, Лев Михайлович!

— Конечно, конечно, господин министр, — тут же согласился советник, старательно избегая называть Жабу по имени-отчеству: это было его маленькой местью за то, что тот не здоровался с подчиненными и вечно крутил задницей, изображая великого демократа.