Все лица, учреждения и события вымышлены. Любое сходство есть случайное совпадение.

Иркутск

Пряча уши от колючего и холодного рождественского ветра, забивавшего снег за воротник куртки, Петр Рыченков торопливо шагал по ночному городу. На заснеженных улицах поздние прохожие оставляли причудливые тропинки следов.

Конечно же, Новый год общага встретила весело! Весь истфак гудел, не просыхая, уже неделю. Выпито было все, включая одеколоны, съедено также все, включая привезенные от родителей запасы на весь предстоящий месяц.

Распотрошив последнюю заначку, Петр направился на другой конец города. Так он поступал теперь всегда: он ехал в «свой» магазин к «своему» человеку. Пустые прилавки и унылые бабки, давящиеся в очереди, чтобы отоварить талоны, давно уже стали неотъемлемой чертой эпохи краха социализма и нарождавшейся рыночной экономики.

Этот «свой» человек появился недавно: Петр уже полгода репетиторствовал. Протекцию ему сделала дальняя родственница мамы. Хорошенько поразмыслив, Петр решил, что позаниматься с ребенком историей для него труда не составит, и дал согласие, тем более мамаша работала в продовольственном магазине, что по теперешним голодным временам было бесценным «блатом».

Но он не ожидал увидеть такого ребенка! Ему досталась девица семнадцати лет, Лиза. Готовил он ее к поступлению в институт на юридический факультет.

Лизавета была девушкой приятственной во всех отношениях и округлостях, за исключением характера: его, Петра, она за человека не восприняла категорически.

Покачивая туфелькой на обтянутой модными малиновыми лосинами ножке, она красила ноготки, дула пузыри из жвачки и вполуха слушала его разглагольствования про промышленный переворот в Англии.

Тем не менее Петр терпел ее по вполне прозаическим соображениям: мамаша щедро снабжала его дефицитными продуктами и платила неплохие деньги за репетиторство.

Вот и теперь, собрав последние студенческие гроши, Петр отправился в заветный магазин. Деньги за репетиторство он получал, как зарплату, в конце месяца. О малейшем авансе говорить и смысла не было, поэтому Петр удовольствовался лишь продуктами. Но какими! В сумку залетали снежинки, оседая на позванивавшем и побрякивавшем там невиданном богатстве: две бутылки «Посольской» водки, банка сгущенки, банка рижских шпрот (ставших за последние двадцать дней уже буквально иноземным товаром), два блока «БТ» по талонам, блок кишиневского «Мальборо» и целая палка копченой колбасы.

Правда, пришлось выложить всю наличность до последней копейки, и домой теперь приходилось топать ножками. Было «недалеко»: часа на два резвого хода, так что до родной общаги он рассчитывал добраться уже ближе к полуночи.

Перевалив плотину ГЭС, Петр пошел отмерять версты. Миновав парк культуры и отдыха, что при царе был кладбищем, он в очередной раз удивился цинизму советской власти — почти во всех городах страны ЦПКиО разбивали на костях усопших.

Вообще-то Петр не очень любил гулять ночами по кладбищам, пусть и бывшим, но тут он рассчитывал проулками значительно сократить путь до родимой общаги. Мысли о содержимом сумки грели душу, и сейчас он предвкушал, как будет смаковать приличный табачок.

Петр остановился. Ему показалось, что послышался сдавленный женский выкрик. Будто что-то испугало, но кричать мочи не осталось. Темный переулок сдавливал душу, хоть бы один фонарь горел.

Света от ущербной луны хватало, и он разглядел под аркой три копошащиеся тени.

Понятное дело — ночные стервятники вышли на охотничий промысел. Двое подонков завалили на снег женщину и деловито снимают с нее шубу, зажав жертве рот, чтоб не орала на всю ивановскую. Петр улыбнулся мысленному совпадению — переулок носил название Ивановского.

Он сплюнул, поставил пакет к стенке дома, скинул на него куртку и решительным шагом направился к месту гоп-стопа. Не в его правилах было проходить мимо подобного, хотя большинство мужиков проскользнули бы мимо, сделав вид, что ничего не видят и не слышат. Хотя какие они после этого мужики, так себе, холопы собственной трусости.

— Вали отсюда, парень, порежу! — это уже ему прохрипел в лицо гопник, тот, что повыше.

Правда, тихонечко прохрипел, на голос по уркаганской методике не брал, сучонок, тишину блюл. В его правой руке поблескивало узкое и длинное лезвие ножа.

Не говоря дурного слова, Петр метнул в испитую рожу бандита свою потрепанную кроличью шапку и стремительно бросился вперед, уклоняясь от ножа влево.

Вбитые намертво в армии навыки рукопашного боя и здесь сыграли свою роль — получив мощный удар по печени, а затем пинок по коленке с последующим жутким хрустом сломанной от удара кости, гопник взвыл, ничком рухнул на снег и тут же получил добивающий удар по затылку.

В настоящем бою противника всегда добивают, и это железное правило Петр, дослужившийся в Афгане до сержанта, командира отделения АИР (артиллерийской инструментальной разведки), хорошо выучил.

Второй попытался ткнуть его длинной отверткой (такие часто носят с собой «рыцари с большой дороги» — убить жертву можно легко, как и ножом, а вот менты за оружие не считают), но сам попался на простейший прием, дико взвыл от боли и рухнул без сознания.

Петр без жалости сломал ему кисть и с разочарованием оглядел место спонтанной схватки. Ему было обидно, что все так быстро закончилось. Оба гопника лежали пластами и не проявляли ни малейших признаков жизни. Вряд ли они были мертвы, Петр чтил УК и их просто пощадил. Тем более что против женщины они не пустили в ход ножи и тем самым спасли себе жизнь — ведь тогда он их запросто поубивал бы. А так считайте, парни, что вам крупно повезло, и на промысел вы месяца два ходить не будете, пока переломанные кости в лубках срастутся…

Петр помог женщине встать — на вид за полтинник, шубка так себе, несуразный красный то ли шарф, то ли платок с расписными цветами а-ля хохлома, лицо покрыто морщинами, сумочка потрепанная, а ремешок не пришит, а булавкой приколот. И чего на нее напали — у таких больше сотни в кошельке никогда за всю жизнь не имелось.

— Вы где живете?

— Там, — кивком указала она на арку, за которой скрывался тупик внутреннего двора. Подхватив под руку, Петр молча потащил ее через дорогу, она не сопротивлялась.

Около тусклого одинокого фонаря она остановилась, повернулась к нему, подняла голову и внимательно посмотрела в лицо. Не сказав Петру ни единого слова, она взяла его за руку, притянула к себе и стала внимательно изучать линии на ладони, смахивая пушистой варежкой оседающие снежинки.

Петра такой бесцеремонный подход несколько покоробил, но вырывать ладонь из рук женщины он не стал — ведь каждый человек немного сумасшедший. А баба, может быть, на почве хиромантии капитально сдвинулась — «тихо шифером шурша, крыша едет не спеша».