1663 год

По жалобному лаю стаи гончих он понял, что преследователи сбились со следа. Мужчина, прибитый серебряными гвоздями к стволу старого тиса, презрительно фыркнул и тотчас застонал. Едва ли не каждое движение откликалось болью. Проклятый металл! Проклятое дерево! Вместе они обессилили его, но не сломили. Тот, кто назначил ему мучительную пытку, просчитался — он никогда не унизится, признавая мнимую вину.

Поступь девушки, бесшумной тенью выскользнувшей на поляну, он не услышал. Зато учуял горьковатый аромат ее крови, лишь отдаленно напоминающий людской. Расшитое черными жемчужинами платье изорвано, нежная кожа босых ног сбита о корни, разноцветные локоны выбились из замысловатой прически — и все-таки она оставалась прекрасной и так похожей на человеческую женщину.

Но она ею не была. Необычные волосы, изящные, чуть заостренные ушки и рот с тридцатью шестью игольчатыми зубами выдавали в ней долго живущее существо. И она сочла бы за оскорбление, если бы ее, Бин Сидхе, то есть Женщину холма, спутали с человечкой. Гордыня сидхе не знала удержу и стала их слабым местом. Сыграв на этом чувстве, они с Филиппом и захватили их сидх, благодатные земли, где царит вечное лето, всегда цветут яблони, а солнце не обжигает.

— Энвфис, пришла меня проведать? — усмехнулся мужчина. — Как тебе дикая охота, устроенная Филиппом? Дичью быть не так весело, как преследователем?

Беглянка, гневно сверкнув бирюзовыми глазами, сжала тонкие губы и принялась спокойно плести косу из прядок всех цветов радуги.

— Кучке вампиров на лошадях далеко до Дикой Охоты, — закончив работу, презрительно фыркнула красавица и в свою очередь поинтересовалась: — Ну, Алистар, и каково это, знать, что тебя променяли на смертную женщину?

Пленник оскалился в улыбке. Нет, глумливый вопрос не задел его. Он ненавидел, когда его прекрасное имя Аристарх, означающее «самый лучший властитель», небрежно коверкали.

— Поверь, Энвфис, гораздо лучше, чем осознавать, что вскоре станешь ужином. К тому же я выразил свое недовольство.

— Глупец. Филипп никогда не простит смерть девчонки. Он любил ее.

Мужчина скривился, но промолчал.

— Хочешь отомстить, Алистар?

— Нет, — быстро ответил вампир.

— Врешь, клыкастый, — звонко рассмеялась девушка. — Ты жаждешь мести. И я тебя понимаю. Ведь он тебя предал, Алистар. Вы вместе завоевали наш сидх, вместе одолели наших опытных воинов. И что же? Кто сидит на терновом троне и повелевает Нижним Амстердамом? — Сидхе поморщилась, произнося новое название, которое захватчики дали ее холму. — Филипп — повелитель, а ты узник ядовитого дерева. Тис и серебро отравят твою кровь, и тебе придется возвращать прежнюю силу годами, даже если Филипп смилостивится и отменит наказание.

— Энвфис, не пора ли тебе бежать?

— Не переживай, к собачкам еще не скоро вернется обоняние, — легкомысленно отмахнулась радужноволосая. — А ты когда откроешь глаза на правду, Алистар?

— С чего вдруг печешься о моем прозрении, ушастая?

Девушка прищурилась:

— Хочу отомстить за убитых братьев и сестер. Если ты сбежишь и унесешь ключ от холма с собой, то Филипп, обманом надевший терновую корону моего отца, никогда не сможет выйти из него. Он станет рабом завоеванных владений. Это ли не достойная месть?

— И какова цена помощи? В чем подвох?

— Клянусь богиней-матерью Дану, я не лгу.

— Ты действительно отдашь мне ключ? — изумился вампир.

Они месяцами пытали королевскую семью, но не получили желаемое. А оказывается, все просто.

— Да, но взамен ты поклянешься не передавать его Филиппу и уйдешь из сидха.

— Клянусь, Энвфис. — И мужчина произнес слова древнего заклятия. Теперь за нарушение обета сама Природа покарает его, где бы он ни находился.

— Я в тебе не ошиблась.

Сидхе широко улыбнулась, обнажив мелкие зубки, и разорвала лиф платья.

— Не время распутствовать, Энвфис! — притворно возмутился вампир, но жадного взгляда от молочно-белой груди не отвел.

Последняя принцесса из своего рода острым ногтем обвела контуры угольно-зеленой татуировки над сердцем. Пленник тиса, раздувая ноздри, с наслаждением втянул запах потекшей темной крови. Что-то бормоча себе под нос, сидхе вновь и вновь обводила рисунок. Вскоре от груди до бедер ткань платья сменила свой изумрудный цвет на черный.

— Вот…

Татуировка превратилась в осязаемое украшение, выпавшее на дрожащую ладошку сидхе. Наблюдая, как она, ни разу не застонав, вырезает ключ из собственного тела, вампир проникся к ней невольным уважением. Изготовленный из золота, не больше воробьиного яйца, ключ одновременно напоминал равнолучевой крест с кругом и четырехлистный клевер, благо что россыпь небольших изумрудов по краям усиливала сходство.

— И как им пользоваться?

— Его носят ближе к телу. Он исполняет приказы, отданные четко и внятно.

Завернув украшение в клочок шелка, оторванный от подола, девушка положила его в сочную густую траву. Затем подступила к узнику древнего дерева и притворно ласковым голосом предупредила:

— Будет больно.

Вампир едва не раскрошил зубы, пока сидхе с удовольствием вырывала длинные гвозди из его плоти. Выдираемые также и из тиса, они проходили через плоть, смазывая ее древесным соком. Темно-красный, он смешивался с кровью, причиняя еще большие мучения.

Двадцать шестой, последний гвоздь сидхе вытянуть не успела. Не утерпев, вампир рванул вперед и, отлепившись от ствола, упал, утащив за собой спасительницу.

Клыки Аристарха глубоко рассекли шею беглянки. Алчно глотая живительную жидкость, вампир не сразу услышал шепот:

— Ты ведь поклялся…

— Клялся уйти из холма и не отдавать ключ Филиппу, маленькая сидхе.

Нет, он не собирался убивать ее, всего лишь ослабить на то время, что понадобится загонщикам добраться сюда. Пусть отвлечет на себя внимание, послужив еще раз. Последняя из королевского рода, Энвфис отличалась наивностью и доверчивостью ребенка. Всего каких-то семьдесят восемь лет… Ему бы стало совестно, если бы он знал, что такое стыд.

Собачий лай раздался близко, в паре сотен ярдов от них. Оставив хрипящую Энвфис у подножия тысячелетнего тиса, вампир подобрал с земли ключ и приказал:

— Наверх, в Новый Амстердам.

Спящий городок, основанный голландскими переселенцами, вскоре переименуют в Нью-Йорк, и разрастется он со временем в мегаполис. Сейчас же его обнимала ночь в по-летнему душных объятиях.

Здесь беглецу делать нечего. Настало время возвращаться в Старый Свет.

1 мая