Англия, Сомерсет, 11 июня 1932 года

Викарий подошел к окну. Солнце садилось за кромку леса, в воздухе носились стрижи, стоял прекрасный летний вечер. На лужайке перед домом сидела маленькая Элис, сосредоточенно откручивая кукле голову. Но викарий этого не замечал, невидящим взглядом смотрел он в окно, а перед его мысленным взором стояла узенькая средневековая парижская улочка и маленький мальчик, растерянно озирающийся по сторонам. Мысли метались в голове: «Возможно ли это? Может ли рассказ Голда быть правдой? Что это – выдумка, воспаленное воображение умирающего или…»

За спиной скрипнула кровать, раздался слабый голос доктора Голда:

– Джон?

Викарий медленно повернулся:

– Да, Майкл?

– Вы, должно быть, презираете меня? Я забрал столько жизней ради того, чтобы сохранить свою…

Священник с болью посмотрел на лежащего человека. Даже сейчас от его грузного тела исходили мощь и сила. Они были друзьями почти полвека… «Нет, всего лишь двадцать лет… Кто бы мог подумать!» И вот теперь Майкл Голд умирает, а у викария не находится для друга ни единого слова утешения. «Да что со мной, в самом деле? Я священник, мне следует успокоить умирающего, взять за руку, отпустить грехи. За руку?! Нет, только не это! Выходит, я все-таки верю ему?»

– Клянусь вам, Джон, клянусь, на этот раз я действительно твердо решил умереть. Бремя вины и пороков не позволяет мне жить дальше. Я никого больше не погублю!

Безумие какое-то! А ведь всего несколько дней назад все было так обыденно, так буднично…

Несколькими днями ранее посыльный принес викарию записку – его давно болевшему другу, доктору Майклу Голду, стало хуже, и он просит дорогого Джона немедленно прийти для разговора чрезвычайной важности.

Священник тотчас отправился к доктору. Четверть часа спустя он уже подходил к огромному мрачному дому, выстроенному дедом его друга. В саду перед домом ему встретилась молодая племянница Голда, миссис Роуз Делмор, с очаровательной белокурой малышкой Элис на руках.

– Дорогой викарий, проходите, пожалуйста. Дядюшка так ждет вас!

– Как он, мисс Роуз? Ему хуже?

– Боюсь, что да. Ох, похоже, не вовремя мы приехали погостить.

– Что вы, голубушка, Майкл так любит и вас, и вашу дочурку. Как дела, Элис, дорогая?

Малышка застенчиво спрятала личико в кружевном воротнике матери. Викарий ласково погладил ее кудрявую головку, поклонился Роуз и заспешил к дому.

Дворецкий Уоткинс проводил гостя в спальню Голда. Тот действительно ждал друга с большим нетерпением.

– Джон, наконец-то! – воскликнул он, приподнимаясь на кровати. – Возьмите вон то кресло и садитесь поближе. Мне нужно многое вам рассказать. Это долгий разговор, и я хотел бы покончить с ним, пока у меня еще остались силы.

Удобно устроившись в предложенном кресле, викарий заботливо взял друга за руку:

– Майкл, вы уверены, что не хотите отдохнуть?

– Джон, поймите, для меня сейчас самое важное – рассказать вам всё. Я знаю, мне совсем недолго осталось… Никого и никогда не посвящал я в историю своей жизни, я просто не в силах умереть с этой тайной. Пусть это будет моей исповедью. Должен же я воспользоваться тем, что мой лучший друг – пастырь Божий.

Он невесело усмехнулся, но тут же лицо его снова стало серьезным и торжественным. Он глубоко вздохнул и, словно приняв непростое решение, начал:

– Джон, я очень стар…

– Да, друг мой, мы оба уже не мальчики, – кивнул викарий и погладил Голда по руке. – В сентябре вам стукнет семьдесят два, не так ли? Да и я не намного моложе.

Но тот решительно покачал головой:

– Нет, мне давно уже не семьдесят два. Многое из того, что вы знаете обо мне, неверно. Я француз, а не англичанин. Мое имя Рене Легран, я родился в Париже в 1495 году.

Не обращая внимания на недоуменный взгляд викария, Голд начал свое неспешное повествование. Говорил он долго, иногда прерываясь, чтобы вытереть пот со лба или выпить глоток воды. Через несколько часов силы его закончились, и он обессиленно опустился на подушку.

– Позвольте мне немного отдохнуть, Джон, а потом я продолжу, – пробормотал он и мгновенно уснул.

Франция, XV век

– Великий Боже, как здесь ужасно!

– Ну что ты, милый. Посмотри, какие красивые дома, – возразила Мадлен, выглядывая из повозки.

– Ты думаешь? – Клод с сомнением посмотрел на жену. – Народу-то! Отродясь столько не видывал. А улочки какие темные, узкие, никакого простора. То ли дело у нас в деревне.

– Клод, милый, ты же так хотел сюда переехать…

С детства Клод Легран мечтал стать военным. Затаив дыхание, слушал он легенды, которые рассказывала мать – о рыцарях и их оруженосцах, о Крестовых походах в далекие земли, о громких победах, о сказочном богатстве покоренных стран. Но судьба распорядилась иначе: его отец, Большой Жан, был деревенским кузнецом, человеком низшего сословия, рыцарем же мог стать только дворянин.

Большой Жан не одобрял мечтаний сына о стезе военного. Он не раз говорил:

– Ежели Господь дал тебе в руки кузнечный молот, малыш, то им и работай до гробовой доски.

Но Клод не желал и думать о работе в кузне. Повзрослев и женившись на Мадлен, младшей дочери богатого мельника, он принялся уговаривать ее оставить родной дом и переехать с ним в Париж.

– Подумай, милая, ты будешь настоящей городской дамой.

– Ох, Клод, я боюсь. Я ж деревенская, и там все будут смеяться надо мной.

– Да нет же! Я стану военным, мы купим хороший дом, у нас родится много детишек. А к городу ты быстро привыкнешь, милая, уж поверь.

В конце концов Мадлен согласилась, и весной 1494 года, нагрузив повозку нехитрым скарбом, супруги отправились в столицу. И теперь они ехали по Парижу, а цокот копыт измученной лошади гулким эхом разносился над мостовой.

Им удалось довольно быстро обустроиться. Небольшой капитал, полученный в качестве приданого за Мадлен, позволил купить комнату на втором этаже дома в самом конце улицы Сен-Дени, прямо у крепостной стены, опоясывающей город.

Поначалу Клод ворчал:

– Не понимаю, как здесь люди живут? Ты посмотри, крыши и балконы так выдаются вперед, что и солнце-то до мостовой не доходит.

Однако со временем он привык к жизни в городе и даже стал находить неизъяснимую прелесть в этих вечно затененных улочках.