– Видишь от… беса-то?

– Нет.

– Наливай давай от, пей, ещё раз смотрим. Теперь видишь?

– Нет, – честно икнул я. Всё бесполезно, потому что и пить больше не мог, не приучен, и бесы категорически отказывались появляться.

Но отец Пафнутий был неумолим. Он, вообще, настырный дядька, седой, бородатый и могучий, как первосвященники.

– Пей от, Федька!

– Не по-божески как-то получается…

– Так ты-то, поди, и не Господа увидеть должен. Пей-ка, кому говорят!

Я из последних сил опрокинул уже шестой гранёный стакан самогона.

Без закуски, если что! Сейчас сдохну-у…

Прежде чем мне предстоит сегодня в очередной раз рухнуть всем телом под стол в абсолютно невменяемом состоянии, наверное, стоило бы на минуточку заглянуть в прошлое.

То есть, так сказать, пролистать предысторию. Начнём с главного и основополагающего: зовут меня Фёдор Фролов, для друзей Теодоро или Тео, я философ и гот. Понимаю, что нет такой профессии, такой записи в дипломе и такой национальности, но тем не менее.

В своё время, благодаря первой пылкой влюблённости, я увлёкся неформальной культурой готов, отпустил волосы, ходил в чёрном и слушал «Эванесенс»[1]. Также не меняя готических пристрастий, окончил университет по специальности история философии. Видимо, напрасно.

Поскольку данный предмет в наших реалиях абсолютно бесполезен и более того – вреден порой, образование ни на йоту не помогло мне, когда моя девушка-готесса в конце концов предложила взять паузу в отношениях из-за моей «недостаточной мужественности». Не знаю, что женщины вкладывают в это понятие, но, наверное, месяц или два (три, четыре) я пребывал в тоскливой прострации, нудно призывая смерть. Смерть не спешила…

Ну а потом по прихоти горячего нрава и после серьёзного философского спора с друзьями я послал всех, демонстративно уйдя в армию. Жёстко, уверенно, целенаправленно, по собственному желанию, просто потому что так оно мне на хрен было зачем-то надо, хвала сократовской лысине!

А когда моя девушка, сменив стиль готов на традиции родноверов, не дождалась меня (но вы и так поняли, что она не особенно старалась), мою бедную голову ещё круче качнуло в нелогичную сторону, и я остался на сверхсрочную (чтоб ей стыдно стало?!!), после чего вообще подал официальное прошение о переводе в горячую точку.

Позывной «Гот», грязь и кровь, полтора месяца ада…

Отрезвление, как и понимание, что это вообще не моё, пришло именно там. Постепенно, не сразу, понукаемое смертью сослуживцев и хоть каким-то включением мозгов. Вся философия мира была против, но реальная боль всегда помогает осознать собственные проблемы во всей их красе. А осознав, можно уже принимать выстраданное решение.

После госпиталя меня, незадачливого снайпера-философа-гота с почётом комиссовали, повесив две новенькие медальки на грудь. Домой я вернулся не сразу, хотя армейской романтики мне хватило по маковку, но и к гражданке ещё предстояло привыкнуть.

А когда приехал в свой город и осмотрелся, то вдруг понял: мои родители практически не знают меня сегодняшнего, бывшим сокурсникам я неинтересен, повзрослевшим друзьям-готам тем более, моя девушка уже в преддверии второго ребёнка, и оба от разных мужчин… В общем, все так или иначе живут своей жизнью, как могут. Кроме меня.

Я же, так и не найдя себя в новом мире, вновь отпустил волосы, затягивая их в хвост, надел чёрный плащ, чёрный свитер под горло, чёрные узкие джинсы, чёрные сапоги на шнуровке и в таком виде направил стопы свои к вере. Рискованное решение…

Строгий поп из ближайшей церкви умудрился отбить меня от толпы агрессивных старушек и, благословив по-быстрому, отправил куда подальше в соседний храм.

В результате я обошёл, наверное, пять или шесть разных культовых сооружений, доставая служителей своим внешним видом и душевными проблемами, при этом ещё и яростно споря с ними. Мне нужно было заново обрести себя или хотя бы вернуть того, кем я был раньше, это казалось очень сложным, я искал помощи и не находил…

Пока эстетствующий отец настоятель кафедрального Владимирского собора, с которым мы пару раз цапнулись по поводу заповеди «не убий», не особо задумываясь, не «послал» меня фигурально прямой наводкой куда подальше, к чёрту на рога, да хоть под Архангельск.

Из чисто ослиного, готского, упрямства я потребовал адрес!

Не менее упёртый батюшка продиктовал с листа. Всё.

Дурацкая привычка исполнять приказы сработала на автомате, денег на билет хватило, и в конце концов меня приняли на испытательный срок послушником в маленький мужской монастырь. Где, к стыду моему, мне удалось продержаться меньше месяца (недели две, если честно), после чего за «бесовский внешний вид», излишнюю горячность и неподобающую чину дерзость меня перекидывали по соседям раза три, пока…

Пока не загнали совсем уж в северную глушь, в заброшенное село Пияла, где при Воскресенском храме служил отец Пафнутий, известный пьяница, скандалист и бесогон.

По крайней мере, именно так он сам мне отрекомендовался. А поскольку из этого чудесного северного сельца можно было выбраться в район лишь по весне, когда с реки сходил лёд и снег открывал дороги, то как минимум ещё два-три месяца мне предстояло получать уроки трудотерапии, смирения, добродетельности, чистоты, медитации… и махрового алкоголизма.

Первое время я именно так и думал. На деле же…

– Вижу.

– Чегось сказал-то?

– Беса вижу. – Сначала я не поверил собственному голосу, а уже потом глазам.

Вокруг стопки отца Пафнутия вдруг материализовались два маленьких беса, не более пяти сантиметров росту. Бесстыже голые, с блестящими сияющими задницами, маленькими рожками, козлиными копытцами, на кривых волосатых ногах, с задорно приподнятыми ослиными хвостиками.

– Хорошее дело, паря. От, стало быть, глазастый ты, – одобрительно прищёлкнул языком седой старец, пригладил длинную белую бороду и уточнил: – А цвета-то они какого?

– Зелё-о-о… ные. Ик!

– Опять не соврал. Зелёного-то беса ты от смело хватай. – Отец Пафнутий мгновенно взмахнул левой рукой, словно ловил муху, и несчастный бесёнок завизжал в его кулаке так тонко и противно, что аж уши резануло.

– А как зелёного-то беса поймаешь, перекрести от его и отпусти. Нехай ужо!

От крестного знамения бесёнок пошёл мелкими красными пятнами, его явно замутило, а потом, спрыгнув с раскрытой ладони на стол, он вдруг кинулся охаживать своего же сотоварища маленькими кулачонками, вольно и творчески ругаясь грязным русским матом.