Лития Тахини

Дерево Калмык

`Лети-лети лепесток. Ключ. Язык. Замок.

Взойди-взойди семечко, пройди Калмык сквозь темечко.

Ключ-сургуч. Язык-Калмык. Замок-восток.`

Эти слова для Дерева в детстве были колыбельной, в зрелом возрасте рвали разум вопросами, а в старости — стали пульсирующей болючей мигренью.

Но ни забыть, ни стереть из памяти их было невозможно.

Дерево понятия не имел, откуда они взялись, также как и его имя — Калмык.

В это же время, провернув тумблер условной реальности, сквозь нетканое полотно пространственно-временного континуума, на него смотрела уже немолодая женщина.

Пережив немало сожалений, о содеянном ею 50 лет назад, когда будучи маленькой девочкой, она украла из кладовки своего отца одно из семян, похожее на пестрое крыло тропической бабочки.

Это семя, вместе с другими, по весне должны были высадить в университетском дворе, для повышения квалификации профессуры Кафедры Проявления Сокрытого.

Это были дорогие сорта генномодифицированных деревьев, в каждом из них текла особенная смола, которая при правильной концентрации намерения практиком, проступала наружу магическими символами, разъедая при этом кору, и уже на голой коже дерева можно было прочесть персональное заклинание на временное изменение облика.

Схалтурить было невозможно — дерево филигранно выявляло потенциал человека, его внутреннюю силу и мастерство.

При удачном эксперименте, заклинание торжественно вырезалось из ствола и помещалось в красивую рамочку из коры того же подопытного, и дерево выполнив свою миссию, умирало.

Жизнь подобных деревьев длилась, как правило, не более пяти лет.

Им с детства прививали черенок с мыслеформой об их избранности, и что в подобной жертве, заключается смысл их жизни.

Сколько они смогли бы прожить без целевого использования, никто не знал, все опыты были засекречены.

У деревьев тоже была своя иерархия, тем, кто был на самом низшем генном уровне, приходилось совсем туго и жизнь их была еще короче.

Их выращивали, как цыплят-бройлеров. Они покупались первым встречным и использовались для чего не попадя — кто-то сбрасывал на деревья свои прыщи и бородавки, кто-то вживлял под кору наушники, включал злой рэп и смотрел, как дерево покрывалось бесформенными рубцами.

Лучшее, что могло случиться с такими деревьями — быть зеркалом детской памяти, помогая заучивать им таблицу умножения, алфавит и прочие школьные премудрости, быть детектором лжи на даче показаний жуликов, или любовным признанием дорогому человеку.

Иногда деревья поднимали свой немой бунт, но его никто не замечал, так как он был неслышен. Были робкие попытки искажать исходящую информацию, но воля даже самого слабого человека была сильнее их деревянной природы.

–

Девочка Лиза с детства наблюдала за происходящим в тепличных лабораториях отца.

Она видела, как высеиваются семена, как они всходят и растут, как доверчиво тянуться вверх навстречу неизвестности и чем заканчивается их короткая жизнь.

Маленькой Лизе казалось, что так поступать с деревьями неправильно, но никто не разделял её мнение.

Тогда она попыталась выкопать их и пересадить в безопасное место, но это только привело к конфликту с отцом, после чего он строго-настрого запретил приближаться к его складу и теплицам.

И вот однажды, стремясь спасти хоть чью-то жизнь, она украла из коробки отца одно из семян, подыскала ближайшую зеленую планету, под названием Земля, открыла временной портал, нарекла семечко Калмыком и прочла придуманное заклинание на перемещение.

Лиза очень гордилась собой и глядя на свое отражение в зеркале, пообещала ему, что когда вырастет, то посвятит всю свою жизнь спасению деревьев, рассаживая их по жилым планетам, делая их свободными и счастливыми.

Так она решила, но как многие маленькие девочки, со временем позабыла об этом.

Когда Лиза вспомнила о Калмыке, прошло ровно 10 лет.

Девушка навсегда потеряла покой, когда через галактический телескоп увидела, что случилось с деревом.

До этого, она хотела стать артисткой разговорного жанра, но поселившееся в ней тягостное чувство вины, вытравило из нее беззаботность и легкомыслие.

Теперь её судьба была предопределена. Она поступила работать лаборанткой в Институт Сверхчувствительной Телепатии, где всю свою жизнь посвятила изучению ментального поля растений.

В тот день, когда Лиза вспомнила о дереве, по земным меркам, Калмык, жил уже целых 100 лет, не зная дат, не зная, кто он и что с ним происходит.

При соприкосновении с земной атмосферой, повредился прописанный в нём генокод, память дестроила и преподносила сознанию кромешные провалы и путаные образы.

Зрение и слух застряли на разломе внутреннего и внешнего, наградив рассудок той ломкость, коротая при любой попытке уйти на одну из сторон, впивалась жгучими осколками в деревянную плоть и превращалась в трель сотни дятлов одновременно.

В темени бесформенно болталось, лишь «Лети-лети лепесток…»

Прошло еще 500 с лишним лет.

Стоял обычный пасмурный день, который предвещал только непогоду и не более.

В этот ничем не примечательный день, наставница Гроза проводила практикум для новеньких подопечных — Грома и Молнии.

Но пока, увлеченно шумя осадками, она читала им нотации за своевольное поведение, Молния ускользнула куда подальше, в предвкушении блеснуть своим разрушительным великолепием.

— Ну здравствуй, милый, — лукаво усмехнулась Молния, целясь прямо в то самое дерево, что одиноко росло на краю обрыва.

А когда она целилась в кого-то, то не промахивалась.

— Наблюдайте грандиозное шоу блестящей поджигательницы-ломательницы! — проскрипела она, шандарахнув Калмыка прямо по темени.

— Какая виртуозная контузия! — восхитилась Молния собственным произволом и радостно ускакала прочь, даже не одарив тлеющего Калмыка пристальным вниманием.

Откуда было молодой молнии знать, что иногда заведомо злые поступки обращаются во благо и что её клин, перенастроит, наугад выбранной жертве, сенсорно-визуальную моторику.

После оглушительного удара, Дерево впервые в жизни услышал звуки вокруг себя, а чуть позже, его глаза залил ослепительный свет.

Но всё же, полностью слух и зрение к нему не вернулись — все посторонние звуки доходили до сознания с большим опозданием, и в итоге, почти до основания рассеивались, а перед глазами всё проносилось с такой огромной скоростью, что вычленить из этого темпа сформированные образы было невозможно.

Лучше всего реанимировалась чувствительность коры и ветвей — ощупывать утро, день, вечер и ночь, стало любимым занятием Калмыка.

Он безошибочно определял настроение каждого времени суток.

Еще он дружил с солнцем, дождем, морозом и снегом, казалось, что способность вчувствоваться в жизнеощущение каждой из стихий, было для него природным и теперь он много знал, об их тяготах и радостях.

Также, были у него и неприятели, о которых Дерево раньше не подозревал.

А еще, по непонятным причинам, его задирал Ветер, живущий в разломе горы