«ИНДИЯ» – штрафная камера в тюрьме.

Толковый словарь уголовных жаргонов под общей редакцией Ю.П. Дубягина и А.Г. Бронникова

* * *

Все турагентства и кинофильмы врут, Индию пересказать нельзя. В этом смысле я тоже вру, потому что могу изложить только свою «психическую правду» об Индии. У вас она все равно будет другая.

Индия не потрясла меня, она меня раздавила...

– ...Когда поедешь в Индию, ты увидишь павлинов в Джайпуре, – говорит мой бой-френд Шумит; он индиец, точнее, бенгалец – «психическая правда» у него третья.

Индийцев часто называют смешными русскому уху именами: Шумит, Упал, Сушил, Балван, Модем, Бридж, Кумар, Мундус, Соси, Куда, Суки, Хари... В свое время мы заразили их своей идеологической тематикой. По следам этого в городе Тривандрум недавно встретились индийцы, носящие русские культовые имена: Сталин, Ленин, Хрущев, Горбачев, – и даже девочка Правда. А в финале встречи свои стихи читал парень, которого родители щедро назвали Пушкин...

Шумиту тоже многое кажется у нас смешным. «Баба» на его языке означает отец, «маши» – сестра матери, «Калуга» – черная деревня, «кумир» – крокодил... а наше презрительное «ну-ну...» – это бенгальское непристойное название мужского члена. И Шумит вздрагивает, когда я так говорю.

Откуда я знаю, почему в детстве мечтала быть похожей на индианку? Потому, что дома на стене висела повешенная моим папой, бойцом идеологического фронта, фотография Индиры Ганди? Или потому, что по телевизору шли индийские фильмы, в которых, несмотря на назойливое гнусавое пение, все хорошо кончалось?

– Если ты выйдешь за меня замуж, по нашим законам ты будешь считаться индианкой, и у тебя появится теоретическая возможность повторить судьбу Сони Ганди, – говорит Шумит.

– Мои политические амбиции не так велики, чтобы возглавлять правящую партию. Тем более в Индии! К тому же я знаю, что, став индианкой, можно не только сделать карьеру, но и попасть на костер с телом умершего мужа, – напоминаю я, хотя Шумит младше меня на десять лет.

– Обряд «сати» отменили еще британцы! – обижается Шумит.

– Так сильно отменили, что до сих пор то в одном месте сожгут, то в другом! – отвечаю я.

– Сати бывает и сейчас, но только по собственному желанию. И в самых глухих деревнях... – Шумит всегда дуется, когда наши взгляды на цивилизованность его родины не совпадают, но, как всякий индиец, не умеет дуться долго и тут же начинает улыбаться. – Соня Ганди, между прочим, жива, несмотря на гибель мужа!

Возразить нечего, итальянку Соню Ганди не уговаривали взойти на костер, а уговорили возглавить партию власти, научиться носить сари и произносить на хинди речи, написанные английскими буквами. И она легко отказалась от жизни в лилипутской Европе, понимая, насколько скоро Индия обгонит Китай по численности населения, и что к концу этого века мир определенно станет проиндийским.

Собственно говоря, со вдовьим костром тоже не все так просто. Елена Блаватская описала скандал, который спровоцировал санскритист профессор Уилсон, раскрывший подтасовку в тексте Вед. Подробно изучив Веды, он не нашел там никаких намеков на сжигание вдов. А в Ригведе обнаружил слова, предписывающие брахману класть вдову до зажжения костра рядом с трупом мужа, а после совершения прощальных обрядов отвести ее подальше и громко пропеть над ней стихи из Грихья-Сутры:

Приблизьтесь, женщины замужние, не вдовы;

С мужьями добрыми несите гхи и масло.

Пусть первыми все матери восходят на алтарь

В одеждах праздничных и ценных украшениях...

В оригинале стих читается как: «А роханту ганайо ионим агаре...» – дословно: «Первыми – матери ступайте в утробу алтаря». Изменив одну букву последнего слова «агре» – означающего алтарь, брахманы получили слово «агне» – означающее слово «огонь»; это позволило им сжечь миллионы женщин! Скандал вокруг разоблачения Уилсона в середине XIX века подготовил почву для запрещения ритуала сати на территории практически всей Индии...

В детстве жизнь индийских женщин казалась мне сказочной, и я так хотела быть индианкой, что в пионерском лагере мне дважды поручали эту почетную должность на интернационально-песенных фестивалях. Перед отрядом, поющим о дружбе народов, обычно выставляли плакатную тройку: белого, черного и желтого. Черного делали с помощью коктейля из гуталина и детского крема – мир еще не знал трансгенных продуктов, и аллергий не было даже на такую адскую смесь. Если в отряде был татарин или казах, посредством синей пижамы его обращали в китайца. За неимением казаха и татарина меня обертывали в простыню, ставили на лоб точку, а на руки наматывали все украшения, собранные с пионервожатых. Я чрезвычайно гордо стояла на сцене в простыне и чалме из полотенца. И поскольку в Индии никто не был, факт принадлежности чалмы к мужской одежде так и не был обнаружен зрителями.

– А как ты себе в детстве представлял русских? – спрашиваю я Шумита.

– Как трех богатырей с картины Васнецова: грубыми, сильными и лохматыми. Грубыми, в смысле преобладания внутренней природы над законом. Мне и сейчас кажется, что российская беда с исполнением законов происходит именно от того, что человеческая природа для вас важней порядка... – говорит Шумит. – Мой папа заочно любил русских и лучшим вратарем мира считал Льва Яшина. После Достоевского Россия казалась мне страной невероятно тяжелой, но меня сюда тянуло. А для моей родни я до сих пор герой и борец с «сибирскими морозами»...

«Индийская» замотанность в простыню казалась мне в детстве верхом женственности, поскольку демонстрировала голые плечи. Я не могла предвидеть, что через тридцать с лишним лет переводчица моей прозы красавица Ранжана пожалуется:

– Представляешь, если моя чоли (кофточка под сари) с коротким рукавом, то свекровь намекает мне, что это неприлично, ведь плечи и верхняя часть рук должны быть закрыты...

Ранжане под пятьдесят, она профессор и настолько эмансипирована, что даже водит машину. Правда, в сари. Представляю, насколько это неудобно...

– Твоя сестра ходит в сари и ежедневно наматывает на себя семь метров ткани? – спрашиваю я Шумита; его сестра Джаита тоже работает в университете, но в Калькутте.

– Индийская женщина не чувствует этих семи метров, да и время заматывания в сари всегда меньше, чем последующее любование собой перед зеркалом. Сестра в основном носит сальвар камеез. Это мусульманская одежда: просторная длинная расшитая рубаха и брюки. Сейчас многие индуистки ходят в этом, так удобнее...

Удобнее – это не то слово. Я содрогалась, когда видела женщин в сари: молотящих, косящих, собирающих, моющих, стирающих, готовящих, нянчащих и т.д. Попробуйте намотать на себя длинную тряпку, свешивающуюся с плеча, и приступить в ней к домашней работе. Если у вас получится, то попробуйте в таком виде выкопать овощи с грядки, набить ими корзину килограммов на пятьдесят, водрузить на башку и при этом женственно двигаться в сторону дома.