Я ХОЧУ ЖИТЬ по своим правилам. Но я мексиканец, так что mi familia[1] всегда рядом, чтобы во всем меня направлять, хочу я того или нет. Хотя «направлять», вообще-то, слишком мягкое слово. «Диктовать» — более подходящее.

Mi’amá[2] не спрашивала, хочу ли я уехать из Мексики и поселиться в Колорадо, у моего брата Алекса, в последний год школы. Она решила сослать меня обратно в Америку «ради моего же блага» — ее слова, не мои. И когда остальные члены семьи ее поддержали, вопрос был закрыт. Они что, и правда думали, будто переезд в Штаты убережет меня от тюрьмы или могилы? С тех пор как два месяца назад меня уволили с сахарного завода, моя жизнь превратилась в la vida loca[3]. И ничто не могло этого изменить.

Я поглядываю в крохотное окошко самолета, парящего над заснеженными вершинами Скалистых гор. Я больше не в Атенсинго… и не в пригороде Чикаго, где провел всю свою жизнь до момента, когда mi’amá увезла нас в Мексику в середине моего второго года в старшей школе. Самолет приземляется, и я наблюдаю за тем, как пассажиры толпятся у выхода. Не тороплюсь, позволяя себе наконец полностью осознать ситуацию. Я вот-вот увижу брата, впервые за почти полные два года. Черт возьми, я даже не уверен, что хочу его видеть.

Самолет уже почти опустел, и я не могу больше оттягивать момент. Беру свой рюкзак и по указателям иду в зону выдачи багажа. На выходе из терминала вижу брата Алекса, ждущего меня за ограждением. Я думал, что могу не узнать его или что мы стали чужими. Но вот он, мой старший брат… его лицо знакомо мне не хуже моего собственного. Мне приятно осознавать, что за это время я стал выше него и теперь совсем не похож на тощего мальчишку, с которым он когда-то попрощался.

— Ya estás en Colorado[4], — говорит он и обнимает меня.

Когда он отпускает меня, я замечаю у него над бровями и возле ушей едва различимые шрамы, которых не было, когда мы с ним в последний раз виделись. Он выглядит повзрослевшим, и в то же время я не нахожу в его глазах того настороженного взгляда, который он, словно щит, раньше всюду носил с собой. Теперь этот щит, похоже, перешел ко мне.

— Gracias[5], — сухо говорю я.

Он знает, что я не хотел прилетать. Дядя Хулио конвоем провожал меня до самолета. И еще угрожал остаться в аэропорту до тех пор, пока не удостоверится, что моя задница успешно поднялась в воздух.

— Помнишь хоть, как по-английски разговаривать? — спрашивает брат, пока мы идем за багажом.

Я закатываю глаза.

— Мы прожили в Мексике всего два года, Алекс. Хотя нужно уточнить, что это я, mamá и Лукас переехали в Мексику. Ты нас кинул.

— Я вас не кинул. Я поступил в колледж, чтобы иметь возможность заняться чем-то толковым в жизни. Тебе тоже стоило бы попробовать.

— Нет, спасибо. Моя бестолковая жизнь вполне меня устраивает.

Я хватаю свою сумку с транспортера и вслед за Алексом выхожу из аэропорта.

— Почему у тебя на шее эта штуковина? — спрашивает меня брат.

— Это четки, — отвечаю я, дотрагиваясь до черно-белого, оплетенного бусинами креста. — С тех пор как мы в последний раз виделись, я стал религиозен.

— Религиозен, как же, засранец. Я знаю, что это символ банды.

Мы подходим к серебристой «бэхе» с откидным верхом. Брат не может позволить себе купить такую тачку, должно быть, она принадлежит его девушке, Бриттани.

— Ну и что с того?

Алекс состоял в банде, когда мы жили в Чикаго. До него членом банды был наш отец. Хочет Алекс это признавать или нет, стать бандитом у меня на роду написано. Я пробовал жить по правилам. Я не жаловался, когда получал меньше пятидесяти песо в день, вкалывая как проклятый после школы. Когда меня вышвырнули с работы и я присоединился к Guerreros del barrio[6], я стал зарабатывать по тысяче песо в день. Пусть это и грязные деньги, но благодаря им на нашем столе была еда.

— Мои ошибки ничему тебя не научили? — спрашивает он.

Черт возьми, когда Алекс был членом «Мексиканской крови», я его боготворил.

— Тебе не понравится мой ответ.

Разочарованно качая головой, Алекс берет из моих рук сумку и забрасывает ее на заднее сиденье машины. Ну и что с того, что он ушел из «Мексиканской крови»? Его татуировки останутся с ним на всю жизнь. Хочет он в это верить или нет, он всегда будет связан с бандой, независимо от того, состоит ли он в ней до сих пор.

Я вглядываюсь в лицо брата. Он действительно изменился; я почувствовал это в ту же минуту, как увидел его. Он может выглядеть как Алекс Фуэнтес, но он утратил боевой дух, который когда-то был ему присущ. Теперь, учась в колледже, он думает, что может играть по правилам и даже сделать этот мир чуточку лучше. Поразительно, как быстро он забыл, что еще совсем недавно мы жили в самом бедном пригороде Чикаго. Некоторые места в этом мире нельзя сделать лучше, как ни старайся вычистить из них грязь.

— Y mamá?[7] — спрашивает Алекс.

— Она в порядке.

— А Луис?

— Тоже. Наш младший братишка почти так же умен, как и ты, Алекс. Думает, что станет когда-нибудь космонавтом, как Хосе Эрнандес.

Алекс кивает, как гордый папаша, и мне кажется, что он и правда верит в то, что Луис сможет осуществить свои мечты. Эти двое просто помешанные… оба мои брата живут фантазиями. Алекс думает, что сможет спасти мир, изобретая лекарства от всевозможных болезней, а Луис хочет искать во Вселенной новые миры.

Мы выезжаем на шоссе, и я вижу вдалеке горы, возвышающиеся стеной. Они напоминают мне о скалистых мексиканских пейзажах.

— Это Передовой хребет[8], — говорит Алекс. — Университет прямо у подножия гор. — Он показывает на что-то слева. — А вон там скалы Флэтайронс, их так называют, потому что их склоны гладкие, как гладильные доски[9]. Как-нибудь сходим туда вместе. Мы с Брит обычно выбираемся туда, когда хочется отдохнуть от всех.