Туржан сидел на скамеечке у себя в мастерской, вытянув ноги и прислонившись спиной к верстаку. Напротив стояла клетка, он ее созерцал со смесью недовольства и уныния на лице. Обитатель клетки наблюдал за ним с непроницаемым выражением. Создание не вызывало ничего, кроме жалости: тщедушное тельце, громадная голова с подслеповатыми слезящимися глазками и мокрым приплюснутым носом. Вислогубое, покрытое блестящей розоватой кожицей, оно, несмотря на вопиющее несовершенство, являло собой лучшее на сей день творение, вышедшее из чанов Туржана.

Туржан поднялся, взял миску, ложкой с длинным черенком зачерпнул из нее каши и поднес ко рту существа. Но оно даже не раскрыло губ, и жидкое варево потекло по восковой коже на хлипкую решетку. Туржан убрал миску, постоял еще немного и медленно вернулся к своей скамеечке. Существо отказывалось от еды уже неделю. Неужели за этой безобразной оболочкой скрывалось сознание, желание покончить со своим существованием? На глазах у Туржана воспаленные розовые веки сомкнулись, огромная голова поникла и стукнулась о дно клетки. Хилое тельце обмякло — существо испустило дух.

Туржан со вздохом вышел из мастерской и по винтовой лестнице поднялся на крышу своего замка Миир, что стоял на крутом берегу реки Дерны. На западе клонилось к горизонту дряхлое солнце, его косые рубиновые лучи, темные и насыщенные, как вино, просачивались меж корявых стволов вековых деревьев и ложились на торфянистую лесную землю. Подчиняясь древнему ритуалу, солнце скрылось, на лес опустилась ночь, и все вокруг стремительно погрузилось в рассеянный теплый сумрак. Туржан, наблюдая, как день сменяет ночь, размышлял о смерти своего последнего детища.

Перед мысленным взором творца пробежала длинная вереница его творений: тварь из сплошных глаз, лишенное костей создание с мозгами наружу, прекрасное женское тело с внутренностями, которые колыхались в питательном растворе, точно щупальца, — существа, вывернутые наизнанку… Туржан сокрушенно вздохнул. Всему виной его методы. Он упускает из виду какой-то основополагающий элемент, матрицу, которая располагала бы в определенном порядке составные части его творений.

Он смотрел, как над его владениями сгущается тьма, и вспоминал одну далекую ночь, когда перед ним предстал мудрейший.

— Давным-давно, — сказал тогда мудрейший, не сводя глаз с далекой звезды, что висела почти над самым горизонтом, — колдунам были ведомы тысячи заклинаний, и они умели воплощать свою волю. Теперь же, когда Земля умирает, в нашем распоряжении остались всего сотни из них, да и те дошли лишь благодаря древним книгам… Но есть один маг по имени Пандельюм, знающий все заклинания и чары, все руны и магические формулы, которые когда-либо искривляли пространство и воссоздавали его заново… — Старец умолк и погрузился в раздумья.

— И где живет этот Пандельюм? — спросил чуть погодя Туржан.

— Он обитает в стране Эмбелион, — отвечал мудрейший, — но где искать эту страну, неведомо никому.

— Но как же тогда добраться до этого Пандельюма?

Мудрейший слабо улыбнулся.

— На случай такой нужды существует специальное заклинание.

Оба помолчали, потом мудрейший снова заговорил, глядя куда-то поверх леса.

— Пандельюму можно задать любой вопрос, и он ответит — если проситель исполнит то, что потребует от него маг. А он уж своего не упустит.

И мудрейший показал Туржану заклинание, которое обнаружил среди других древних заклинаний и до сих пор хранил в тайне от всего мира.

Теперь Туржан вспомнил тот разговор, спустился в кабинет — длинный зал с низким потолком, каменными стенами и каменным полом, устланным пушистым красно-бурым ковром. Книги, хранящие колдовскую премудрость Туржана, свалены на черном стальном столе и как попало распиханы по полкам — тома, составленные многочисленными чародеями прошлого, растрепанные фолианты, собранные мудрейшим, переплетенные в кожу манускрипты, содержащие слова сотен могущественных заклятий, столь ошеломляющих, что Туржану не под силу удержать в голове больше четырех сразу.

Он отыскал пыльный фолиант и раскрыл плотные листы на том заклинании, что показал ему мудрейший. Оно именовалось «призыв буйного облака». Туржан взглянул на письмена, и они загорелись, властно и настойчиво, словно жаждали вырваться из мрачного забвения древних страниц. Туржан закрыл книгу, загоняя древние чары обратно в небытие. Он облачился в короткий голубой плащ, заткнул за пояс кинжал, закрепил на запястье амулет с руной Лаккоделя. Покончив со сборами, он уселся за стол и выбрал из списка те заклинания, которые собирался взять с собой. Предугадать, какие опасности подстерегают на пути, — не в его власти, поэтому он остановил свой выбор на трех универсальных заклинаниях: заклинании превосходного призматического спрея, заклинании невидимости Фандааля и заклинании долгого часа.

Он поднялся на крепостной вал, окружавший замок, и вскинул глаза на далекие звезды, вдыхая полной грудью воздух древней Земли… Сколько раз этот воздух уже вдыхали до него? Скольким крикам боли он был свидетелем, скольким вздохам, взрывам смеха, боевым кличам, торжествующим восклицаниям, изумленным возгласам?

Ночь в самом разгаре. Где-то в лесу мерцал голубой огонек. Туржан некоторое время смотрел на него, потом все-таки собрался с духом и произнес призыв. Сначала все было тихо, затем послышался легкий шорох, стремительно переросший в рев ветра. Белое облачко возникло перед ним и превратилось в столб клубящегося черного дыма. Из глубины вихря послышался голос, грубый и низкий:

— По твоему зову была явлена эта сила. Куда желаешь перенестись?

— На все четыре стороны, затем еще в одну, — сказал Туржан. — Повелеваю перенести меня в Эмбелион, живым и здоровым.

Заклубилось вокруг него облако, подхватило и понесло вверх тормашками в неимоверную даль. Потащило его на все четыре стороны, затем еще в одну, и наконец полетел он кувырком с облака вниз, плашмя на землю Эмбелиона. Поднялся Туржан и какое-то время с трудом держался на ногах, оглушенный. Потом пришел в себя и огляделся по сторонам.

Он стоял на берегу прозрачного, как слеза, водоема. Под ногами расстилался ковер из голубых цветов, за спиной темнела роща высоких деревьев, их иссиня-зеленые кроны терялись в вышине. Да на Земле ли вообще Эмбелион? Деревья были земные, цветы знакомого вида, дышалось ему как обычно… Но все же что-то здесь было не совсем так, что-то трудноопределимое. Пожалуй, все дело в странной расплывчатости горизонта, обусловленной, возможно, какой-то размытостью воздуха, переливчатого и зыбкого, словно вода. Но непривычней всего выглядело небо — вдоль и поперек изборожденное какой-то рябью, пронизанное тысячами лучей цветного света, которые сплетались в воздухе в причудливое кружево, радужные тенета, переливавшиеся, как драгоценные камни в сокровищнице. Туржан смотрел как завороженный, купаясь в лучах рубинового, топазового, темно-фиолетового и изумрудно-зеленого света. Тут его осенило, что окраска деревьев и цветов была лишь отблеском игры света на небосклоне, потому что теперь цветы отливали оранжево-розовым, а деревья полыхали призрачным багрянцем. Цветы потемнели и стали медно-рыжими, потом приобрели пурпурный оттенок, сменившийся сначала малиновым, затем алым, деревья же окрасились в цвет морской волны.