* * *

Вы держите в руках сборник слов, охватывающий всю мою карьеру. Поэтому я могу посвятить эту книгу только тем восхитительным людям, которые работали вместе со мной или помогали мне самыми разными способами[1] в течение многих лет.

Назову хотя бы некоторых: мои почтенные издатели Колин Смайт, Ларри Финлей, Марианна Вельманс, Филиппа Дикинсон, Сюзанна Бридсон, Малкольм Эдвардс и Патрик Дженсон-Смит. Любители слов: Катрина Вон, Сью Кук и Элизабет Добсон. Любимые редакторы: Саймон Тейлор, Ди Пирсон, Кирстен Армстронг, Дженнифер Брел и Анна Хопп. Всегда бодрые и готовые к работе журналисты Салли Рей и Линси Далладей. Господин меломанов – доктор Пэт Харкин. Мои друзья: Нил Гейман, профессор Дэвид Ллойд и один негодяй по имени мистер Бернард Пирсон. Управляющий директор «Нарративии» и еще больший негодяй Род Браун. Мои соавторы: Стив Бакстер, Жаклин Симпсон, Джек Коэн, Иэн Стюарт и мой личный картограф/драматург/носитель лосин и человек тысячи голосов[2], Стивен Бриггс. Художники: Пол Кидби, Джош Кирби и Стивен Плеер. Мои очаровательные помощники Сандра и Джо Кидби. Спасибо Джейсону Энтони за «Ежемесячник Плоского мира», Элизабет Олвей за Гильдию фанатов и последователей и Стиву Дину за великолепный «Набалдашник посоха». Отдельного упоминания заслуживает глава Гильдии воров, человек, который способен на всё, мистер Джосайя Боггис/Дэйв Ворд[3]. И «Голова королевы», где подают восхитительные маринованные яйца и рагу из капусты с картофелем. Спасибо всем, кто организовал или пережил хотя бы один конвент Плоского мира как участник или организатор, а особенно их основателю Полу Кружицки. И всем, кто помогал мне или не мешал, а особенно Робу, который тихо работает, и без которого…

Спасибо всем. Спасибо.

Я хочу рассказать вам о своем друге Терри Пратчетте, и это будет нелегко. Я расскажу то, чего вы, скорее всего, не знаете.

Кто-то из вас встречал некоего обходительного джентльмена с бородой и в шляпе и воображает, что видел сэра Терри Пратчетта. Это не так.

На фантастических конвентах к вам часто приставляют человека, который водит вас с одного мероприятия на другое и следит, чтобы вы не потерялись. Несколько лет назад мне попался человек, который приглядывал за Терри на техасском конвенте. Он чуть не расплакался, вспомнив, как водил Терри с лекции к книготорговцам и обратно.

– Сэр Терри – очаровательный старый эльф, – сказал он.

«Вот уж нет», – подумал я.

В феврале 1991 года мы с ним ездили в автограф-тур с «Благими знамениями», романом, который написали в соавторстве. Я мог бы рассказать массу смешных и правдивых баек об этом туре. Терри использует эти истории в своих книгах. И сейчас я расскажу чистую правду – просто обычно мы об этом не говорим.

Мы были в Сан-Франциско. В книжном магазине нам пришлось подписать примерно дюжину книг, которые они заказали. Терри посмотрел в расписание. Дальше нас ждала радиостанция: нам предстояло дать часовое интервью в прямом эфире.

– Судя по адресу, тут всего квартал, – сказал Терри, – а у нас еще полчаса. Пошли пешком.

Это случилось давно, в те чудесные времена, когда не существовало еще GPS-навигаторов, мобильных телефонов, приложений для вызова такси и других подобных полезных вещей, которые могли бы подсказать нам, что до радиостанции никак не несколько кварталов. Скорее несколько миль. В гору. В основном через парк.

Каждый раз, натыкаясь на телефон-автомат, мы звонили на радиостанцию и говорили, что да, да, мы опоздали на эфир, и что мы бежим со всех ног, вот вам крест (на насквозь пропотевшей груди).

По дороге я пытался придумать что-нибудь бодрое и оптимистичное. Терри молчал. Так молчал, что было совершенно ясно: что бы я ни сказал, будет только хуже. Я ни разу не заикнулся о том, что ничего этого не случилось бы, если бы мы просто попросили книжный магазин вызвать нам такси. Некоторые слова назад не возьмешь, и после них нельзя остаться друзьями. Это были бы именно такие слова.

Мы добрались до радиостанции, которая стояла на вершине холма, очень далеко отовсюду, опоздав на свое часовое интервью минут на сорок. Мы ввалились в студию мокрые, тяжело дыша, а там как раз передавали срочные новости. В местном «Макдоналдсе» кто-то стрелял в людей. Так себе подводка к интервью, если ты собираешься говорить о веселой книге о конце света и о том, что нам всем предстоит погибнуть.

Люди с радио на нас страшно злились, и их можно было понять: импровизировать, когда гости опаздывают, невесело. Полагаю, что и оставшиеся нам пятнадцать минут в эфире вышли не слишком веселыми.

(Позднее мне сказали, что эта радиостанция в Сан-Франциско внесла нас с Терри в свои черные списки на несколько лет, потому что Боги Радио не прощают тех, кто заставляет ведущих сорок минут изворачиваться, заполняя эфир.)

Так или иначе, к концу часа всё завершилось. Мы поехали обратно в отель. На этот раз на такси.

Терри пылал безмолвным гневом: подозреваю, что в основном он злился на себя. Ну, еще на мир, который не сказал ему, что расстояние от книжного до радиостанции значительно больше, чем ему показалось. Он сидел на заднем сиденье рядом со мной, белый от ярости. Комок злости. Я сказал что-то обнадеживающее, пытаясь его успокоить. Может быть, что-то такое:

– Ну ладно, в конце же всё разрешилось. Это же не конец света. Хватит злиться.

Терри посмотрел на меня и сказал:

– Не надо недооценивать мой гнев. Без него не было бы «Благих знамений».

Я подумал о том, как энергично пишет Терри, как он тянет за собой нас всех, и понял, что он прав. В его текстах есть злость. Именно злость стала той силой, которая создала Плоский мир. Если поищете, вы ее найдете. Злость на директора школы, который посмел подумать, что шестилетний Терри недостаточно умен для экзамена «одиннадцать плюс». Гнев на претенциозных критиков, которые считают, что смешное – это противоположность серьезному. Злость на первых американских издателей, которые не могли нормально представить его книги.

Именно злость всегда питала его работу. К тому моменту, когда эта книга подойдет к концу и Терри узнает, что болен редкой формой ранней болезни Альцгеймера, гнев его уже найдет себе другие мишени. Теперь он злится на свой мозг, свою генетику и даже на страну, которая не позволяет ему (и другим людям, оказавшимся в невыносимой ситуации) самим выбрать время и способ ухода из жизни.

И кажется мне, что эта злость основана на свойственном Терри глубоком чувстве справедливости.