Виктория Балашова

Клава и кораллы

Такого длинного приветствия не удостаивался никто.

— Клава у Карла украла кораллы! — восклицал Костян при виде Клавы, умудряясь без ошибок и с сумасшедшей скоростью протараторить начало скороговорки.

Сначала Клава пыталась говорить Костяну, что в скороговорке говорится не о Клаве, а о Кларе и, что в любом случае, кораллы крал как раз Карл. Костян не реагировал. На втором этапе Клава просто кричала в ответ, что ее подобное обращение бесит. Костян лишь смеялся и продолжал в том же духе. Последним этапом было полное игнорирование Костяна. В душе, конечно, кипела злоба, но внешне Клава более решила своего отношения к данному вопросу никак не показывать. В последний этап Клава вступила через пять лет после окончания школы на вечере встреч выпускников их класса.

Одноклассники собрались тогда в затрапезном кафе рядом со школой. Большинство из них успело окончить высшее учебное заведение, и было занято поисками работы. Клава вошла в кафе, и первым ей на пути встретился именно Костян.

— Клава у Карла … — завел он свою старую песню.

— Как было у тебя Костян с головой плохо, так и осталось, — Клава, собрав всю свою волю в кулак, ответила совершенно спокойно и пошла дальше, вглубь зала здороваться с остальными одноклассниками.

— Салют, Клод! — послышалось со всех сторон. «Фу, ну всё, слава богу, единственного ненормального миновала успешно», — подумала Клава.

В их классе французской спецшколы друг друга с незапамятных времен было принято называть на французский лад. Мишу звали Мишелем, Лену — Элен. Даже тех, у кого не было явного аналога среди французских имен, звали по-своему: Олю — Ольга с ударением на последний слог, а первый слог пресловутого Константина произносился в нос. Клаву соответственно звали Клод, что частично примеряло ее со своим ужасным именем.

Клаву назвали Клавой в честь бабушки. И если для бабушки 1932 года рождения это имя было совершенно нормальным, то для Клавы-младшей, родившейся под конец двадцатого века, имечко это было уже довольно редким. По крайней мере в Москве Клава не имела ни близких, ни дальних знакомых, которых бы так звали. Имя ей казалось ужасным, нелепым и смешным. В школе с ним как-то примеряла привычка друзей называть ее «Клод», в университете стало чуть хуже, но все-таки большая часть студентов филфака тоже не отказывалась «офранцузить» Клавино имя. И вот только Костян вечно вылезал не просто с Клавой, а с целым предложением про Карла и кораллы.

После встречи с одноклассниками на пятилетие окончания школы прошло еще пять лет, и класс собрался снова. На сей раз пришли далеко не все: кто-то работал за границей, кто-то из девчонок сидел с маленькими детьми дома, а кто-то не мог или не захотел вырваться на встречу. Костян, как на зло, пришел. Кстати, Костяном Константина называла только Клава. Все знали, что это своеобразная месть за Клаву и кораллы.

На той встрече произошло удивившее Клаву событие: Костян явно пытался за ней приударить. Девчонки, правда, ей сказали, что он в нее был влюблен еще со школы. Скороговорка была призвана как-то привлечь к себе Клавино внимание. Клава верить в такую давнюю любовь отказывалась. Она протанцевала пару медленных танцев с Костяном, опять несколько раз услышала надоевшее к себе обращение и поняла, что внутренне так и не преодолела отвращение к Карлу. Впрочем, в тот момент Клава была влюблена. Герой ее романа работал менеджером в той же фирме, где она служила переводчицей. Тут явно было не до Костяна.

Костян грустно удалился с вечеринки раньше всех. Клава гордо дождалась своего менеджера, который заехал за ней на новенькой Ауди, купленной в кредит, но это ж с другой стороны, на машине не написано…

Еще через пять лет Клава пришла на встречу со своими школьными друзьями с обручальным кольцом на пальце. Костяна на встрече не было: он уехал в Испанию, где работал гидом и параллельно писал книгу. С ним общались несколько человек из класса, в основном переливая из пустого в порожнее в редких электронных письмах, которые они отправляли друг другу. Клава вдруг подумала, что ей не хватает задорного Костяниного «Клава у Карла украла кораллы!» Ее семейная жизнь последние месяцы шла как-то невесело. Муж жил своей жизнью, часто задерживаясь на работе или встречаясь с друзьями. Клава не вписывалась в его графики и расписания совершенно. И если первые годы знакомства он еще считал нужным с ней считаться, то потом все это совсем сошло на нет.

С самого начала муж называл Клаву Клавой. Никакого вот этого непонятного Клод! А уж в последнее время Клава и вовсе превратилась в «Клавк». Именно так — Клавк, с одной гласной в середине слова. Без нее, наверное, уж совсем было невозможно обойтись.

На вечере встреч один из одноклассников раздал всем распечатанные электронные адреса всего класса. Тем, кто жил за границей, списки выслали по электронной почте. Все имена в списке были написаны по-французски. Клава-Клод заметила, что у большинства адреса электронной почты, как и у нее самой, имели в префиксе те же французские аналоги, что когда-то в школе: [email protected]. У Костяна, правда, адрес начинался с tin. Видимо так теперь его звали в солнечной Испании. В итоге домой Клава пришла в приподнятом настроении. В квартире было пусто: муж, как всегда, тусовался где-то сам по себе.

Первое письмо от Костяна пришло неожиданно, через несколько недель после встречи с одноклассниками. Он летом был очень занят, работая с русскими туристами, поэтому начал писать по высланным ему адресам только осенью. Завязалась переписка, и Клава уже улыбалась, читая в начале письма знакомые строчки: «Привет, Клава, которая украла-таки у несчастного Карла кораллы». Костян, надо отдать ему должное, стал с годами более изобретателен — он часто видоизменял знаменитую фразу, и Клаве оставалось только смеяться, получив очередное письмо от школьного друга.

А Клавина семейная жизнь давала не просто большую трещину, а, можно сказать, трещала по швам. Сначала мужа сократили в связи с кризисом на работе. Их фирма являлась представительством иностранной компании, вот иностранцы и решили сократить штат. Мужа сократили, а Клаву оставили. Тепла в их отношения этот факт не прибавил. Вскоре муж начал пить, сидя дома и не пытаясь устроиться на работу.