Елена Костадинова

О, мой герой!

Это были лихие девяностые. Мы выживали, как могли.

В этом городе я часто бывала и неплохо его знала. Там еще остались булыжные мостовые. Сиял огромными окнами Морвокзал. Собирала на свой пляж самых красивых путан Аркадия. Давил лепниной и европейской идентичностью Оперный. Я знала старые и новые названия улиц…

Единственным местом, куда не ступала моя нога, был Привоз.

И вот теперь, когда улицы города стали называться по-старому, город потерял для меня всю свою прелесть. Потому что, когда я приезжаю сюда, у меня не хватает сил и времени на художников на Грузинской, на книжные развалы Дерибасовской, на художественный салон на Французском бульваре.

Потому что единственное место, куда я захожу теперь, это Привоз.

Билетов в вокзальной кассе никогда нет. Но есть шустрые местные мальчики и девочки, предлагающие билеты на любые направления, правда, втридорога.

В общем-то, неплохие ребята, они просто делают свой бизнес. Благодаря раскрашенным толстым мамам и тетям, что восседают за кассовыми окошками, в прическах, уложенных цементными волнами. Их легконогие дети просто торгуют дефицитным товаром. Такое уж время. Каждый торгует, чем может.

В каждый свой приезд сюда я быстро вычисляю этих ребят и беру билет, но однажды узнаю, что гораздо дешевле ездить с пересадкой и с тех пор езжу только так.

Обычно, закончив дела — купив товар (чай, болгарские сигареты, яркие пакеты), я иду в парк у вокзала, сажусь на скамейку и смотрю на толпу.

К моей скамейке подходит разный люд. Цыганки с растрепанными детьми предлагают погадать, юноши и девушки с одухотворенными лицами протягивают буклеты, приглашающие в церковь. А однажды подсел бывший певец Оперного — импозантный седой баритон и вполголоса напевал мне классические арии, поражаясь, что мне это интересно.

Потом приходит мой поезд, я еду часа три до города, где нужно пересаживаться.

Ох, как тяжко на незнакомом вокзале глубокой ночью ждать своего поезда. Да еще, когда предыдущая ночь была бессонной, а весь день прошел в бездарной базарной суете. И я сижу, вцепившись мертвой хваткой в сумки с товаром и всем своим видом пытаюсь показать, что я здесь не впервой и предельно спокойна.

Но спокойствия нет в помине. Оно наступит только, когда я приеду домой, дотащу тяжеленные сумки и вытянусь на кровати с детьми, что с двух сторон уткнулись мне подмышки.

Еду я этим выгодным путем — с пересадкой — впервые. Вокзал почти пуст, и в голове моей пусто. Только с навязчивостью бреда крутится одна мысль: «Только бы доехать».

Рядом садится незнакомый мужчина с красной сумкой и внимательно на меня смотрит.

В том базарном обществе, где я вращаюсь весь последний год, люди по полу не различаются. Я, во всяком случае, этого не замечаю. В этом обществе все мы: старые и молодые, красивые и не очень, мужчины и женщины называемся одним словом — конкуренты. Потому у меня возникает уверенность, что подсели ко мне с одной целью — похитить мой багаж. Руки сжимаются на ручках сумок намертво.

— А вы в Одессу? — спрашивает человек, что подсел ко мне.

Я поворачиваюсь к нему, чтобы холодно отшить, знаем де, мы ваши разговоры. Только отвлекись, сумки тю-тю!

Но у него настолько простодушный вид, что я, неожиданно для себя, отвечаю,

— Мне в другую сторону.

— Вы не волнуйтесь, — говорит мой собеседник, видимо заметив побелевшие костяшки пальцев, — я с вами просто посижу немного, пока вы поезд ждете. Я приехал к другу, а он уехал, надолго. А мой поезд утром.

— Я и не волнуюсь, — отвечаю я, и действительно, чуть расслабляюсь. До моего поезда полчаса, по перрону ходит милиционер. И потом, должна же у меня быть интуиция. Ну, не похож он на жулика.

Мы мило беседуем. Он обслуживает вагоны-холодильники, можно сказать, всю жизнь на колесах. И тут объявляют мой поезд.

Билетов у меня нет. Но в кармане лежит сумма, в четыре раза превышающая цену проезда. Отсюда до моего города рукой подать, потому я спокойна.

Мой новый знакомый, которому я уже здорово доверяю, берет в одну руку свою красную сумку, в другую — одну из моих. И мы идем вдоль тормозящего поезда.

Он советует проситься в общий вагон, но я склонна считать, что с моей четырехкратной суммой меня возьмут в любой. Но спорить не в силах — слишком устала.

В полусне я качу сумку на колесиках. Наконец, поезд останавливается, выдохнув теплый воздух откуда-то снизу. И мы подходим к общему вагону. Проводник — молодой парень.

— Слушай, друг, — говорит мой новый знакомый, — надо человека довезти…

Проводник называет цену. Трехкратную. Я знаю, что спорить бесполезно, а ехать до моего города недолго. Поэтому, покорно кивнув, лезу за кошельком. Ох, сейчас я где-нибудь приткнусь, пару часов — и я дома. Господи, скорей бы!

— Да ты что, парень! Это же в три раза дороже! — возмущенно восклицает новый знакомый.

У проводника отваливается челюсть. Но он быстро приходит в себя и лениво цедит,

— Не хочешь, иди пешком.

Челюсть отваливается и у меня. Я пытаюсь остановить нового друга, но не тут-то было.

— У тебя, что, совести совсем нет!? — почти кричит вокзальный знакомец.

Конечно, у проводника совести совсем нет, но, видимо, ему неприятно, когда кто-то об этом напоминает. И он начинает злиться.

— Ну, ты, мужик, вали отсюда, пока я милицию не позвал!

— Зови! — уже откровенно орет мой герой.

В голове моей быстро проносится, что поезд стоит всего пять минут, а в этот вагон меня уже точно не пустят.

Мой защитник наскакивает на проводника, проводник орет. Собирается толпа. Единственное, что мешает моему герою перейти в наступление — это сумки в обеих руках. И я даю ему свободу для маневра, освободив от одной из них. Он тут же пытается схватить проводника за грудки.

Совершенно проснувшаяся, я рысью бегу вдоль поезда. Сумка на колесиках бьет по пяткам. Пробежав три вагона, в которые меня не берут, я замечаю, что в руке у меня чужая сумка — его, красная!

Галопом бегу обратно. У вагона толпа. Я с трудом протискиваюсь сквозь нее. Проводник уже белый от злости. В глазах горят красные огни вокзальной вывески. При свете перронных фонарей он похож на упыря.

— Ну, пошли отойдем! — кричит мой герой.

— Пошли, я тебя…. — орет проводник.

Они стоят, выпятив груди, и орут, а я сосредоточенно разжимаю пальцы героя, сжимающие