Дим Сам

Последнее желание

Генри положил растрепанный букет возле каменной плиты. Ему было холодно, несмотря на то, что светило солнце.

Безмолвие. Даже ветер не посмел шелохнуть застывшее пространство.

— Прости меня.

Потрескавшиеся губы растянулись в грустной улыбке. Портрет сына всегда отражал в его душе самые лучшие чувства. Только в такие моменты он не чувствовал себя конченым человеком. Жалким и безнадежным.

В кармане завибрировал телефон. Угрожающе жужжа он разорвал хрупкую атмосферу тишины. Звуки мира вернулись на законное место.

Он прислонил трубку к уху. Говорил. Долго. Выслушивал претензии, крики, и недовольство бывшей супруги. Портрет его малыша, его сына, расплывался на надгробье от навернувшихся слёз.

— Кэрон, я не забыл про ее день рождения, — он не мог проглотить колючий сухой ком в горле, — Ты, ты же знаешь, я люблю ее. Постой, я…

Его перебили насмешкой. Заклеймили неудачником. Никчемным мужем. И самым большим разочарованием в её жизни.

Он был согласен.

— Х-хорошо. П-позволь мне увидеть её сегодня. П-пожалуйста. П-позволь увидеть мою девочку, — он заикался, переставляя замызганные туфли по прелой листве, — Игрушку? Да, к-конечно! Сейчас запишу, п-погоди. Не вешай трубку.

Продрогшие пальцы почти не слушались, однако он умудрился зайти в меню телефона. Еле попадая по кнопкам, он записал адрес магазина. Генри готов был сделать что угодно, дабы повидаться с дочкой.

— Понял. Я буду вечером. — похоже, Кэрон малость успокоилась, и Генри позволил себе вздохнуть с облегчением. Саднящий ком пропал из горла, — Д-да. Трезвым. Обещаю.

Комиссионный магазинчик с неброской вывеской, ютился меж кирпичных семиэтажек под шумной эстакадой, откуда доносился беспокойный вой сирен скорой помощи. Видимо это, то самое место, о котором говорила Кэрон.

— Здравствуйте!

В ответ молчание, тонущее в звоне колокольчиков. Ничем не примечательная лавочка с самым разнообразным ассортиментом. За прилавком пусто. Одинокий покрытый пылью кассовый аппарат и красивая черно-золотая ваза. Переливающаяся в тусклом свете, тянущимся сквозь прикрытые ставни. Одинокая, манящая, совершенно бесхозная и наверняка безумно дорогая.

Генри похлопал себя по щекам, нет, он здесь не за этим, и сделал осторожный шаг вглубь магазина. Вокруг не было ни души. А плюшевый енот, за которым он сюда пришел, висел на самом верху стеллажей. Никак не достать.

— Здесь есть кто-нибудь? — повысил голос Генри.

Никого. Кроме шалящих нервов.

— Блин, да что такое.

Время неумолимо шло вперед. Мужчина выудил телефон, раздумывая набрать ли Кэрон. Он открыл контакты, там искал ее номер среди кучи коллекторов и ломбардов. Они большая часть его нынешней жизни.

А что если…

Взгляд зацепился за вазу. Если позаимствовать ее на время, заложить, а потом непременно выкупить и вернуть владельцу? Он купит другую игрушку. Да, гораздо лучшую. Самую-самую прекрасную на свете.

— О Господи, Генри, зачем ты это делаешь, — прошептал он, хватая вазу за горлышко.

Или все же не стоит?

До слуха донесся скрип половиц. Черт, была не была, нужно убираться отсюда. Рефлекторно припрятав вазу под подолы куртки, Генри что есть мочи побежал прочь из магазина.

Теплая вода шумела в раковине треть часа. Генри все никак не мог прийти в себя, стыдливо смотрел в зеркало и вновь опускал взгляд на раскрасневшиеся руки.

Он вор.

Жалкий, ничтожный воришка.

Прислонившись лбом к стеклу, он закрутил вентили в исходное положение и заставил себя покинуть ванную. Посмотреть на то, ради чего он пошел на преступление.

Глянцевая ваза стояла в центре маленького газетного столика. На первый взгляд античная. Во всяком случае, именно такие росписи Генри видел когда-то в музее, куда он ходил с семьей. Он сел напротив нее, на старенький жесткий диван и принялся тщательно осматривать, осторожно вертя в руках. Может на ней и ценник где-то есть?

На том же столике стояла одна единственная фотография с портретом его детей. Сын и дочка. Единственное напоминание ему о том, что он все еще человек.

Комната задрожала. За окном на фоне серых построек пронесся поезд. Уже вечерело, нужно было спешить в ломбард, пусть Джимми оценивает, он дока в этих делах.

— Вот будет «здорово», если она ни хрена не стоит, — усмехнулся Генри, ставя вазу на место.

Комната задрожала. Сильнее чем обычно. С потолка посыпалась штукатурка, а люстра замерцала, как стробоскоп на дискотеке. Дзинь. Лампочка лопнула, и искры растворились подобно крыльям, сотканным из света и тени. Из вазы шёл дымок.

В сумраке проступило очертание силуэта, крупного, темного, зловещего. С алыми глазами, что горели огнем, его антропоморфный рот был зашит золотыми нитями. Он внимательно смотрел на Генри, явно чего-то выжидая.

— Ч…что ты такое? — Генри забился за диван, в ужасе выглядывая из-за спинки. Он не мог представить, даже вообразить, кто перед ним. Липкий страх струился холодным потом по телу, рубашка клеилась к телу. Облизывая пересохшие губы, писклявым голосом он задал еще один вопрос:

— Ч-что ты х-хочешь от меня?

Существо молча указало вверх. Там, из трещин на потолке сложилась фраза. Фраза, заставившая сердце дрогнуть и на мгновение замереть. Фраза способная изменить всё.

«Я исполню любое твое желание»

— Ж- желание?

Существо показало три пальца.

Генри собирался с духом, он все еще не мог поверить в происходящее. Это просто не может быть. Сон, да, точно, дурацкий сон. Но чем он дольше смотрел на существо, тем яснее в его голове сияла мысль — он не спит.

— Т-ты джинн?

Существо кивнуло, нетерпеливо рыча.

— Желание? Любое? — Во рту пересохло, глаза метались по комнате в шоке от открывающихся возможностей, — тогда я хочу. Я хочу…

Глаза застыли на портрете детей. На покойном сыне.

— Хочу, — губы задрожали, — увидеть своего сына.

Золотая нить пронзающая его губы порвалась, и низкий, пробирающийся в подкорку черепа голос сказал:

— Будет исполнено.

Спертый воздух. Темнота. Запах гниения и земли. Каждый вздох давался с трудом, словно на грудь