Океанские волны одна за другой перекатываются через покатую спину подводной лодки. Пенные валы играючи захлестывают орудийную площадку и с грохотом разбиваются о рубку. Атлантика штормит. Серое, затянутое плотной свинцовой пеленой небо ощутимо давит на плечи. Кажется, над головой повисла тяжелая каменная плита.

Огромный океан пустынен. От горизонта и до горизонта ни черточки, ни темного пятнышка, ни дымка. Только серые водяные валы сливаются с серым небом, и клочья пены срываются с гребней волн. Вокруг никого, только безграничная водная пустота, безбрежность, одиночество. Только одинокая подводная лодка упрямо пробивается на северо-восток.

Иногда стиснутым в корабельных отсеках людям кажется, что они остались совершенно одни посреди бескрайнего океана. А вокруг ничего нет. Нет ни кораблей, ни суши, исчезли, утонули в волнах далекие континенты и острова, упокоились на дне пучины шумные города и родные порты. Нет ничего. Вообще ничего вокруг. И даже морские птицы покинули эту суровую залитую водой планету. На всей Земле только бескрайний штормящий океан, волны, клочья пены и тяжелое свинцовое небо, готовое в любой момент разродиться холодным дождем. Волны от горизонта и до горизонта, на все стороны света.

— Штормит. Ветер усиливается, — раздраженно пробурчал капитан-лейтенант Виктор Николаевич Котлов, выколачивая трубку о поручень.

Несмотря на защитные козырьки над ограждением носовой части мостика, по дождевику командира скатывались ручьи. Бившие в правую скулу волны дотягивались и до рубки, брызги перехлестывали через невысокие стенки защиты кормовой части мостика.

— Меняем курс? — деловито поинтересовался штурман Серебряков, протирая глаза.

Имевшего несчастье не вовремя пройтись до площадки зенитного полуавтомата беднягу окатило водой с ног до головы. Штурман хотел было вытереть линзы бинокля и только грустно скривился — нечем. Все насквозь мокрое. Вода попала даже под дождевик. Придется после вахты первым делом переодеваться и сушить свитер. Не хватало еще простыть в боевом походе.

Мало того, что командир и вахтенный промокли насквозь, так было еще холодно. Начало октября в северной Атлантике весьма мерзопакостное время года. Впрочем, на подводных лодках в шторм всегда неуютно. Серебряков с грустью на глазах размышлял о превратностях бытия и кривых руках судостроителей. Переживал он молча, но про себя сыпал проклятьями на чем свет стоит. Так хоть немного согреешься.

Это только наши доморощенные корабелы могли додуматься соорудить морскую подлодку с такой низкой рубкой и врожденной склонностью к заливанию волнами. Сами небось море только на картинках видели! Идиоты безрукие! Халтурщики! Это ж надо додуматься до подобного, да еще суметь совместить в одном корабле недопустимо большой запас плавучести и отвратную мореходность! Нет, это только наши энтузиасты на такое способны.

Склоняя корабелов на все стороны, лейтенант совершенно забыл, что ему еще несказанно повезло — Д-3 прошла капитальный ремонт и модернизацию. Как раз к началу войны успели. Экипажу однотипной Д-1 «Декабрист» приходится куда хуже, вместо заводских стапелей корабль отправили в море. Рубка у них ниже, ограждение мостика не превышает рост человека, как на «Красногвардейце», а всего лишь метр высотой. Да еще большую часть мостика занимает 102-мм орудие. Раритет послереволюционных времен возрождения флота, однако.

— Сколько еще топать до пролива? — интересуется Котлов.

— Двое суток десятиузловым ходом, если волнение не стихнет и солярки хватит.

— Соляры нам хватит, — усмехается командир.

— А стоит ли ломиться через непогоду? — осторожно интересуется штурман.

— Сам вижу. — Капитан-лейтенант Котлов уже задумывался, а не стоит ли сбавить ход. Напоминание штурмана только утвердило его в этой мысли.

Д-3, экипаж предпочитал старое название «Красногвардеец», — корабль немолодой, один из первенцев советского подплава, не отличался хорошей мореходностью. Командир представлял себе, что сейчас творится в отсеках. Если рубку захлестывало и люди на мостике цеплялись заледеневшими негнущимися пальцами за поручни, лишь бы не вылететь за борт, то в стальном чреве корабля все переворачивалось с ног на голову. Хуже всего приходилось обитателям носовых отсеков. От ударов волн в правую скулу стальной корпус грохотал, как пустая бочка на дровнях.

Даже представить себе невозможно, что кто-то сейчас мог бы уснуть после тяжелой вахты. Люди изматывались. Палубные настилы буквально выскальзывали из-под ног при каждом ударе волны. Распиханные по отсекам мешки и ящики с провизией срывались со своих мест. Мало того, что в отсеках подлодки жуткая теснота и порой кажется, что люди там просто лишние, так еще рассыпанные по полу банки консервов и картошка добавляют бардака. Лодка только-только вышла в рейд, посему припасов на корабле много, не успели подъесть. Хорошо еще, никого из личного состава не сбросило с койки на палубу. Нам только несчастного случая не хватало для полного, так сказать, удовольствия.

Ко всему прочему добавляли «романтики» холод и сырость. Но это хоть лучше, чем привычные подводникам спертый воздух и жуткая вонь испарений полусотни давно не мытых тел, смешанные с дизельной копотью, запахами соляры, масел, электролита и испортившихся продуктов.

— Дизельного топлива хватит с лихвой, — повторил Котлов.

— Тогда почему нас отзывают с позиции? Поход безрезультатен. Никого, ни единого дымка, даже перевернутой шлюпки не встретили! Ни одного снаряда не потратили, — возмущается штурман.

Вопрос интересный. За время стоянки в Тронхейм — фьорде подводная лодка Д-3 авральными темпами завершила текущий ремонт, пополнила запасы торпед, снарядов и продовольствия с плавбазы «Умба», приняла полный запас топлива. Автономность, по принятым в перегруз запасам провизии и пресной воды, рассчитывалась в 30 суток. Это целый месяц крейсирования в Северной Атлантике на пути вражеских конвоев, без учета недели на выход в район рейдерства и возвращения на базу.

Покинув фьорд, Д-3 прорвала линии вражеских дозоров южнее Исландии и вышла в океан. Достигнув заданного района, корабль четыре дня патрулировал свой квадрат, но безрезультатно. Океан был пустынен. Мертвое безмолвие. Только один раз сигнальщик заметил пролетающий самолет. Немедленно пробили тревогу, и подлодка ушла на глубину.

Естественное любопытство было пересилено еще более естественным инстинктом выживания. В походе любой самолет изначально рассматривается как вражеский. Это нехитрое правило уже успело получить подтверждение кровью. Все помнили трагедию Щ-320. Подлодку потопили всего в сотне миль от норвежских берегов. Как выяснилось, командир не поверил, что вражеские самолеты залетают в зону действия немецкой истребительной авиации. Свою ошибку он понял слишком поздно, когда на подлодку посыпались бомбы.