Оптимизм — это жать на опцию «Найти больше», когда «Поиск завершён без результатов».

Somebody hurts you so you’re hurting me.[1]

The 69 Eyes — Sleeping with lions

-1-

Люся всё в своей жизни делала не так. Не так ходила, не так думала, не так красила ногти — всё не так.

Люся Лысюк. Звучало почти как Грета Гарбо, Мэрилин Монро и Брижит Бардо. С детства она стоически терпела насмешки одноклассников. Самыми необидными прозвищами были Очковая змея, Лысая стропила и Лысый фонарь — «Лысый фонарь сладострастно снимает с улицы чёрный чулок…»[2]

Люся не любила точные науки, а они не любили её. Она чувствовала себя лишней на всяком торжестве цифр, поэтому после школы поступила на feelfuck, где ей пришлось заново полюбить Маяковского.

В одной группе с ней учились принцессы — не все красивые, но все с достатком. Дружба с ними изрядно добавила Люсе комплексов, зато надолго увлекла в мир призрачно-роскошной жизни. Из скромной забитой девочки она стала превращаться в интересную девушку. Первая любовь и близость раскрыли Люсю сполна, и, беспорядочно нахватавшись знаний о моде и красоте, она начала перерождаться.

Толстые очки сменились линзами. Густые светлые волосы теперь всегда были распущены и выпрямлены. Люся заметно похорошела — и её перестали узнавать.

Ей понадобились годы, чтобы понять преимущество своего роста, длинных ног и худобы. Оставалось исправить немногое — лицо. Она с неистовой страстью начала пробовать себя в искусстве макияжа. Правда, не всегда удачно. Люся была тем случаем, когда «высокая стройная блондинка с зелёными глазами» — это ещё ничего не значит. Объективно говоря, она не была красавицей и не обещала ею когда-нибудь стать.

Люся снимала квартиру в пентхаусе — на пятом этаже хрущёвки. Родители жили на другом конце города, и она ездила к ним, в основном, за материальной помощью. Если до студенчества большую часть денег девушка тратила на книги, то теперь в приоритете стояла одежда. Но чего нет, того нет. Поэтому её библиотека была подобрана явно с большим вкусом, чем гардероб.

Как-то раз, вынося мусор, Люся встретила свою судьбу. Судьба выспрашивала у прохожих, где дом номер три, и не сразу заметила Люсю, ибо та была в старой пехоре и не накрашена. Тогда девушка робко вступила в диалог сама:

— Извините, вы, кажется, искали третий дом?

— Ну допустим. — Судьба окинула Люсю насмешливым взглядом, заставив её до красноты устыдиться своей пехоры.

— Вам нужно пройти до того кирпичного дома, потом свернуть налево, а потом…

— Подождите! Я так не запомню. — Судьба извлекла из кармана мобильный. — Можно я запишу ваше объяснение на диктофон?

Люся испуганно попятилась.

— Не стоит. Я могу вас проводить. Вы не торопитесь? Я только ведро домой занесу и быстро покажу вам, где находится этот дом… — Мысленно Люся прикидывала, за сколько секунд она успеет подкрасить белёсые ресницы.

Судьба изобразила на лице что-то пограничное между улыбкой и усмешкой.

— Меня, кстати, Денис зовут.

— Людмила, — ещё больше покраснела девушка.

Так Люся познакомилась с бедой всей своей жизни Денисом.

Денис был в меру высок, не в меру смазлив и вообще хорош собой со всех сторон в силу того, что работал тренером по фитнесу. Именно это обстоятельство не давало Люсе расслабиться и подавляло все её желания — она панически боялась перед ним раздеваться.

Люся поняла это на свидании в кафе «Трепанг».

— Ешь, а то ты такая худая — тебя в постели не найдёшь, — улыбчиво заметил Денис, подкладывая девушке из своей тарелки.

У Люси мгновенно пропал аппетит. Она с девятого класса носила лифчики на вырост, но её надежды всё никак не оправдывались.

Дабы отдалить момент «X», Люся устроила Денису культмассовое мероприятие — повела его в театр. Тот едва скрывал разочарование, ибо ожидал более заманчивых приглашений, но деваться было некуда. Это был его дебют — в театры он прежде никогда не захаживал.

— Про что хоть там? — скучающим тоном спросил Денис.

— Про одного античного поэта и его любовь к прекрасной куртизанке, — сказала Люся.

— А как называется?

— «Секст Проперций»[3].

— Про что секс?

После спектакля некуда деваться стало Люсе: отринув страх и робость, она решилась — позвала Дениса к себе.

— Ты, наверное, голодный?

— Смотря, в каком смысле.

— Мне кажется, или ваши помыслы пошлы? — спросила Люся, продолжая плохо изображать невинность.

Денис сомкнул на её талии свои большие руки, и она задрожала. В голове торпедой пролетела мысль, что трусы, надетые перед театром, были «непарадные». Но страсть была так сильна, что трусы, не подходящие ни к бюстгальтеру, ни к случаю, Люсю больше не волновали.

Лучшей подругой Люси была Катя Хетцер. Дома, где они выросли, стояли параллельно друг другу, потом они учились в параллельных классах, а теперь ещё и в параллельных группах на одном факультете Института русского языка и литературы. Их жизни шли параллельно, но всё равно пересеклись, потому что Катя дружила с Люсиной тёткой Машей.

Катя любила скейтбординг и поэтов-футуристов. Она даже диплом по футуризму писала — «Новаторство поэтической мысли в “Танго с коровами”[4]».

Люсю же влекла этимология. Темой её диплома был «Парадокс родственных связей в лексическом составе русского языка». В ходе работы Люся обнаружила, что родственниками являются такие слова, как «грех» и «греть», «конопатый» и «конопля», «либидо» и «любовь», «мебель» и «мобильный», «майор» и «мажор», «убогий» и «богатый», «врать» и «оратор».

Пообщавшись с Денисом менее получаса, Катя Хетцер была беспощадна:

— Решительно недалёк. Абсолютный примитивизм — как в мышлении, так и в выражении этого мышления. Люсь, я не спрашиваю, где были твои глаза. Я спрашиваю, где был твой мозг?

— Мозг в отпуске.

— Я вижу, и это пугает меня больше всего.

— Зато я влюбилась.

Катя недовольно цокнула языком.

— Слово «любовь» звучит как архаизм. Секс был?

— Вчера. Сразу после «Секста».

— Недолго он штурмовал бастион твоей невинности, — с усмешкой отметила Катя.

— Меня только одно смущает. Его идеал женщины