Райнер Мария Рильке

Поздняя осень в Венеции

(сборник стихотворений)

© В. Б. Микушевич, перевод, 1999, 2018

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Книга картин

Первой книги первая часть

Вступление

Кто ты таков, ты знаешь сам давно;

из дому выйти ты во тьму готов;

где дом, там даль, а ночи все равно,

кто ты таков.

Глазами, не успевшими устать,

когда переступаешь ты порог,

воздвигнешь дерево, где тишь да гладь,

где черный ствол под небом одинок.

Так мир Ты сотворил, а мир велик;

в молчаньи Слово затаило суть.

Уверившись, что смысл его постиг,

своим глазам позволишь отдохнуть.

Веянье апреля

Снова апрельский дух;

жаворонки взлетели

в небо, где плечам тяжел свет,

а сквозь ветви уже виден день,

чей в пустоте расцвел свет, —

но после сумерек длительных и дождливых

солнечно-золотая

рань сквозь туманы

проступает, на фасадах зданий витая,

где окна, как раны,

открываются среди теней боязливых.

Потом тишина. Без всякой отсрочки

дождь сверкает на мостовой,

и звук его живой

впадает в блеснувшие почки.

Два стихотворения к шестидесятилетию Ганса Тома

Лунная ночь

Такую ночь назвать негоже хмурой;

южнонемецкий воздух при луне

часы роняет с башни в тишине,

чтобы они тонули в глубине,

а сторожа, фигура за фигурой,

прошли, перекликаясь, в стороне,

и скрипка зазвучала как во сне,

напоминая вслух о белокурой.

Рыцарь

Едет рыцарь в панцире черном, стальном —

навстречу любви и вражде.

Все впереди: даль, дол за холмом,

пиршества, прелести дам и дом,

Грааль в награду, песнь за вином;

в тысяче образов и в одном

Бог перед ним везде.

Панцирь — тюрьма стальная, литая,

узилище или обитель,

где смерть сидит, мечтая, мечтая:

где мой освободитель,

чей меч — мои оковы

ради доброго дела

разрубит, и вместо обновы

свобода будет сначала

для скрюченного тела,

чьи мышцы готовы:

ах, как я бы играла

и пела!

Девичья меланхолия

Мой рыцарь юный предан мне

почти как древний стих.

Приходит он, как по весне

вихрь налетает в тишине,

уходит, как в голубизне

звон колокольный в стороне,

где свет преображен.

С глухой тоской наедине

слезу в прохладном полотне

ты прячешь: плач твой тих.

Мой рыцарь юный верен мне,

и он вооружен.

Улыбкою при ясном дне

сияет он, и в белизне

слоновой кости, в тонком сне

его черты, как свет в окне

морозном, жемчуг на стене

и при луне

страницы книг твоих.

О девушках

I. «Иные пролагают мечтами…»

Иные пролагают мечтами

к темным поэтам путь

и просят кого-нибудь,

чтобы позволил взглянуть,

как струны ладят перстами;

но для девушек простых

мост к видениям не нужен;

их улыбки — нити жемчужин

над серебром, украшающим пир;

ими-то доступ и обнаружен

и к поэту,

и в этот мир.

II. «Девушки! От вас одних поэты…»

Девушки! От вас одних поэты

научились говорить о вас,

находя не ваши ли приметы

в звездах, предвещающих рассветы

вечностью, чей наступает час.

Но пускай поэты молят страстно,

знайте: как мольбы ни горячи,

им вы уступили бы напрасно,

ибо соблазняться вам опасно

даже тяжестью парчи.

Пусть поэт мечтает о свиданьи

со своей мечтой наедине

в сумрачном саду, где в тишине

на скамье сидел он в ожиданьи,

в комнате, где лютня на стене.

Вас не ищет он средь лиц и звуков;

дорожит он сумраком дорог,

так же безнадежно одинок,

светлой не застав под сенью буков,

рад к себе забиться в уголок.

…И ему противны голоса,

вечно доносящиеся хором

из толпы, где слишком многим взорам

ваша подвергается краса.

Песнь изваяния

Кто любит меня любовью такой,

чтоб жизнью не дорожить

и утопиться в пучине морской,

чтоб каменный мой разрушить покой,

лишь бы мне жить, жить?..

Где кровь моя? Камень мне надоел,

гнетущую тишь храня,

а жизнь хороша, желанный удел.

Где тот, кто настолько смел,

чтоб разбудить меня?

Пусть будет мне жизнь золотая дана

в изобилии благ…

Буду плакать одна,

над морем вечно грустна;

хоть моя кровь хмельнее вина,

но не отдаст морская волна

того, кто любил меня так.

Сумасшедшая

Думает что-то, что-то тая…

Ты кто такая, Мари?

        Я королева, вот кто я!

        Предо мной на коленях замри!

Плачет она: я была… была…

Кем ты была, Мари?

        Я дочь ничья, ни двора ни кола.

        Вот и поговори!

Так что ж, королева ты, сирота,

вставать не велишь с колен?