Ольга Игоревна Тогоева

Короли и ведьмы

Колдовство в политической культуре Западной Европы XII–XVII вв.

Введение.

Новый враг государства

В 1990 г. в легендарном журнале «Анналы» была опубликована не менее знаменитая статья французского историка Жака Шиффоло, посвященная категории «непроизносимого» (nefandum)[1]. Речь в ней шла о том, как на протяжении развитого и позднего Средневековья в Западной Европе формировалось понятие судебного признания, как то, что раньше предпочитали называть «невообразимым», «ужасным» и «бесчеловечным», постепенно наполнялось конкретным смыслом, обретало плоть и кровь, превращаясь в слова, с помощью которых обвиняемый в зале суда рассказывал о своем преступлении.

Этот процесс Ж. Шиффоло совершенно справедливо связывал с распространением инквизиционной процедуры (inquisitio), заимствованной светскими судами у церковных вместе со всеми характерными ее составляющими: поиском свидетелей и вещественных доказательств, обысками домов подозреваемых, допросами и пытками, необходимыми для получения признания — главного доказательства вины того или иного человека[2]. Вместе с тем французский историк обращал внимание и на шедшее параллельно активное развитие такой категории как crimen (laesae) majestatis — тяжкое преступление — которая подразумевала оскорбление короля и под которую к концу эпохи Средневековья подпадало уже практически любое уголовно наказуемое деяние: как направленное против самого правителя, так и произошедшее на подвластной ему территории[3].

Особое место в размышлениях Ж. Шиффоло над этим сложным комплексом историко-правовых проблем занимал вопрос об отношении средневековых светских судей к сфере магического, которую — вслед за своими церковными коллегами — они связывали с вмешательством дьявола в жизни людей. Именно к этой области, по мнению автора, на протяжении всего Средневековья в большей степени и относилось понятие nefandum: с его помощью судьи, свидетели и обвиняемые пытались дать оценку самым разнообразным и самым «невообразимым» преступлениям — содомии, ереси, идолопоклонству и, конечно же, колдовству.

Внимание королевских и сеньориальных судов к данной сфере вылилось в целый ряд громких процессов начала XIV в., которые Ж. Шиффоло предложил именовать политико-религиозными — настолько в них оказывались взаимосвязаны средневековые представления о грехах, преступлениях и участии в них дьявола. Впрочем, не менее, а, может быть, и более важным отличием этих знаменитых уголовных расследований являлось то обстоятельство, что практически все они самым непосредственным образом затрагивали интересы властей предержащих — дворы светских правителей и/или папскую курию[4].

Так, уже самое начало XIV столетия ознаменовалось громким процессом против Бернара Сессе, епископа Памье, вступившего в открытый конфликт с Филиппом IV Красивым (1285–1314). До французского монарха дошли слухи, что прелат высказывал сомнения в легитимности прав династии Капетингов на Лангедок. В 1301 г. епископ был арестован и перевезен в Санлис, где предстал перед королевским советом, на заседании которого против него были выдвинуты самые разнообразные обвинения: в измене монарху и оскорблении его персоны, во впадении в ересь и святотатстве[5], а также в склонности к магическим практикам (в частности, к лже-пророчествам). Епископ Памье являлся ставленником Бонифация VIII (1294–1303), а потому его процесс оказался напрямую связан с конфликтом Филиппа IV и папы римского и предшествовал событиям в Ананьи[6]. Бернар был прощен королем только в 1308 г. при посредничестве Климента V (1305–1314), первого понтифика периода Авиньонского пленения. Новый папа согласился также на проведение в 1302–1309 гг. знаменитого посмертного процесса против самого Бонифация VIII, подозревавшегося — как и Бернар Сессе — во впадении в ересь, а также в склонности к содомии и колдовству: как утверждалось в материалах следствия, понтифик регулярно вызывал демонов и консультировался с предсказателями[7]. Под нажимом Филиппа IV Климент V санкционировал и громкий процесс 1307–1310 гг. против ордена тамплиеров, признанных виновными в богохульстве, идолопоклонстве, впадении в ересь и отречении от Иисуса Христа, а также в приверженности культу дьявола, который якобы посещал их тайные собрания и которого они целовали в знак почтения в непристойные места[8].

Близкими по характеру оказались и последующие расследования, где тема колдовства, которому якобы предавались сами обвиняемые или к знатокам которого они обращались за помощью, звучала все отчетливее. Так, в деле об отравлении королевы Жанны Наваррской (ум. 1305), супруги Филиппа IV, возбужденном в 1308 г. против Гишара, епископа Труа, речь, в частности, шла о его сообщнице-ведьме, которая околдовала покойную[9]. Эта женщина — Маргарита из Бельвилетта по прозвищу Повитуха (Sage Femme) — была также арестована и в конце концов, в 1319 г., предстала перед судьями Парижского парламента. Под давлением она призналась в изготовлении восковой фигурки королевы (voult qui fu fait pour la royne Jehanne), которую окрестила в местной церкви и собиралась использовать для наведения порчи, однако исхода этого расследования мы не знаем[10]. Что же касается епископа Гишара, то он избежал наказания и умер собственной смертью в 1317 г.

В 1315 г. Пьер де Латийи, Рауль де Прель и Ангерран де Мариньи, советники все того же Филиппа IV Красивого, стараниями Карла Валуа, всесильного дяди Людовика X Сварливого (1314–1316), были заподозрены в покушении на жизнь покойного правителя, которого они якобы отравили «с помощью колдовства». И хотя против де Латийи и де Преля не было найдено никаких улик и они оказались на свободе[11], Ангерран де Мариньи окончил свои дни на виселице, обвиненный в сорока одном преступлении против персоны короля, в том числе — в использовании магии[12]. Такое же обвинение было выдвинуто в 1316 г. и против Франческо Каэтани, итальянского кардинала и племянника Бонифация VIII[13].

В 1317 г. окончил свои дни на костре Гуго Геро, епископ Кагора, подозреваемый в наведении порчи на папу Иоанна XXII (1316–1334)[14]. В 1318 г. при активном участии того же понтифика монах-францисканец Бернар Делисье оказался приговорен к пожизненному заключению за свою защиту жителей южнофранцузских областей, которых Инквизиция обвиняла в приверженности ереси катаров. В вину ему было поставлено также то, что он при помощи магии и заклинаний пытался умертвить папу римского Бенедикта XI (1303–1304)[15]. В том же году идентичный процесс оказался возбужден против Робера де Мовуазена, архиепископа Экс-ан-Прованса: понтифик обвинил его в публичной поддержке проституции, торговле бенефициями и реликвиями, в излишней склонности к развлекательной музыке, в страсти к охоте и в богохульстве, а также в использовании «колдовства, магии и гаданий», к которым он якобы пристрастился в