Аристарх Ромашин

Кто ты?

Я, как всегда утомленный, шёл после работы домой, и по пути проклинал всё на свете. Проклинал свою работу на заводе. Проклинал свою жизнь. Проклинал тот день, когда родился. Зачем? Для чего? В чём смысл моей жизни? Работать как проклятый?

Однозначно, я не согласен с Богом, или со Вселенной, или с Природой, хотя, как не называй, всё это одно и тоже.

Не согласен я отдуваться за грехи Адама и Евы! Они съели яблоко, так пусть они и отдуваются. Причем тут я?

Мой дом находился в двадцати минутах от работы. И мне, вот уже почти двадцать лет, приходится проделывать один и тот же маршрут два раза в день и шесть раз в неделю. Хорошо, что я ещё и по воскресениям не работаю. Иначе совсем была бы каторга, а не жизнь!

В принципе, в единственный выходной и не отдохнешь толком. То дети пристают со своими просьбами: «Папа, давай играть», то жена достаёт вопросами: «Когда ты уже починишь то, когда это».

Вот, снова прохожу мимо мусорных баков, которые изрыгают запах, словно болотные чудовища. Почему государство, увозя мусор, не позаботится о том, чтобы нейтрализовать этот убийственный запах?

Стараясь дышать больше ртом, чем носом, я кое-как преодолел этот зловонный путь. Так как сегодня суббота, я решил уйти с работы пораньше. Время шло к полудню. А до дома ещё шагать и шагать, поэтому я решил присесть на скамейку перед старым девятиэтажным домом, чтобы отдохнуть и перевести дух.

Там уже сидел седовласый старик в белом балахоне (почему-то в тот момент его одежда не показалась мне странной), но других скамеек поблизости не было, и мне пришлось смириться его соседством.

«Эх, – подумал я, глядя на его седину. – Мои черные волосы тоже станут такими же. Хотя, это произойдёт не скоро, мне пока сорок лет, но всё же это неизбежно».

– Женя, держи! – услышал я детский крик.

Прямо напротив меня, толпа ребятишек играли с мячом.

– Уф, – вздохнул я разочаровано, думая: «и тут мне нет покоя».

– Почему так тоскливо? – услышал я могучий голос старика, что совсем не совпадало с его внешностью.

– Что простите?

– Почему так тоскливо вздыхаешь?

– Потому что нигде мне нет покоя, – ответил я. – И тут детский крик. И дома детский крик.

– А что в нём плохого? – не отставал от меня старик.

– Хочется жить для себя. В своё удовольствие.

– Жить – богу служить.

– Да-да, – ухмыльнулся я.– Не есть, не пить, не заниматься сек… Ммм, любовью, молиться дни напролёт. Ага, только все знают это, но не все этому следуют.

– Богу служить, – спокойно продолжил старик. – Не значит истязать себя или отказывать себе в чём-то. Это значит следовать своему предназначению. То, для чего человек рождается на земле.

«Интересно, – подумал я, – сколько лет я уже и сам думаю об этом».

Но обсуждать свои мысли с незнакомцем я не хотел.

– Дедушка, – начал я, стараясь, чтобы в моём голосе не было сарказма, – учить всегда легко. Вот какое у вас предназначение? Вы то сами выполнили своё?

– Я и не переставал. Если я перестану, то…

– Ладно, – перебил я его, – мне достаточно нотаций по жизни читали, да ничего из этого хорошего всё равно не вышло. Давайте просто помолчим. Я отдохну и пойду. А вы кого-нибудь другого будете учить уму разуму. Идёт?

– Не могу, – ответил старик, который за всё время разговора ни разу не взглянул на меня, неотрывно наблюдая за тем, как детишки резвились с мячом. – Зов был слишком сильный. Я всегда прихожу, кода человек ищет.

Я не совсем понял, о чём он. Да и не было особого желания вникать. Поэтому я просто ему не ответил и сидел молча. Но, похоже, старик настолько соскучился по общению, что и не думал униматься.

– Как можно проклинать жизнь, когда в ней столько всего хорошего?

– Например? – а сам подумал: «эх, втянул в разговор, хитрец».

– Например, – сказал он, поднимая правую руку верх, – голубое чистое небо.

Потом опустив правую руку, он поднял левую и направил в сторону дерева, тень которого укрывала нас от солнечного света и добавил: – Например, этот зелёный дуб.

Я отстранил от себя руку старика, пальцем указывающая на дерево, и сказал:

– Всё это банальности, – отмечая про себя, что кожа его была не такой дряблой, какая обычно бывает у старых людей. А ещё, после прикосновения к нему, я почувствовал приятное тепло внутри. Оно было сравнимо с ощущением из детства, когда родители брали меня маленького на руки. – Я вижу всё это каждый день. Любить жизнь только за это – глупо.

– Вот именно, ты видишь каждый день, но не ценишь. А чем тебе не в радость этот беззаботный детский смех? – спросил он, указывая на детишек.

– Наслышался. Своих сорванцов хватает дома.

– Ты любишь своих детей?

– Что за странный вопрос? – возмутился я. – Конечно, люблю!

– А почему ты не любишь этих детей? Ты же отец.

– Я не говорил, что не люблю. Слушайте дедушка… – не выдержал я.

– Бог любит всех своих детей, – перебил он меня, – для него не существует свой – чужой.

– Ещё бы, – ухмыльнулся я. – Если он единственный создатель всего. Как может быть иначе?

– Все люди – части единого. Когда ты относишься плохо к кому-нибудь, то относишься плохо к себе. Когда ты любишь кого-нибудь, то ты любишь себя. Ты получаешь то, что отдаешь. То, что сам излучаешь.

– Да-да, старая песня о главном, – съязвил я. – Возлюби ближнего своего, как самого себя. Вы это преступникам скажите.

– Кто ты? – резко переменил тему старик.

– Что? – хмуря брови, взглянул я на него. Он всё так же наблюдал за детьми, и не поворачивался ко мне. Я видел только его профиль.

– Кто ты? – повторил он. – Зачем ты пришел?

– Я человек… – было, ответил я, но он меня перебил.

– Кто ты внутри. В чём твоя суть?

Я молчал. Странно, но я часто сам себе задавал такие же вопросы. Даже был очень близок к ответу, но что-то меня постоянно отвлекало.

– Суета, – произнёс старик.

– Что? – удивился я.

– Суета мешает человеку до конца познать себя.

«Он что мысли читает?» – подумал, но вслух сказал:

– И виноват в этом бог…

– Нет! – перебил он меня. – Сами люди в этом виноваты. Что у тебя получалось в жизни лучше всего?

– Даже не знаю, – немножко подумав, ответил я.

– Хорошо, а что ты больше всего