Мария Гурова

Вещи и люди в доме Фрейи Вейшторт

Она тогда выглядела удивительно, я не мог оторвать глаз от этой яркой женщины. Хотя все, что нас окружало, было не менее занимательным. Когда я был ребенком, мама просила меня не общаться с ней и не заходить в ее дом. Спустя много лет я нарушил запрет и ни разу о том не пожалел.

— Как вас зовут, юноша? — она затянулась сигаретой, такой крепкой и терпкой, что я закашлялся, и щелкнула пальцем по мундштуку, чтобы смахнуть пепел в латунное индийское блюдце. На ее голове был зеленый тюрбан — в тон ее юбки, на губах была красная помада. Седые редкие волосы едва прикрывали мочки уха, отвисшие из-за массивной пары серег. Она сутулилась, и две разномастные шали делали ее почти горбатой. Черты лица выдавали в ней еврейские корни. Миниатюрная женщина семидесяти лет смотрела на меня с интересом и (не хотел об этом думать) кокетством.

— Паша, — сказал я и тут же устыдился такой обыденности. — Павел.

Она вновь затянулась.

— Как покойного папеньку! Фрейя Павловна, молодой человек, рада знакомству! — она протянула руку и ударную гласную в своем отчестве, совершенно проигнорировав согласную после нее. Это ее «Па-а-ална» засело у меня в уме. Даже архаичное «папенька» потерялось на его фоне.

— Куда я могу положить книги? — с чем я, собственно, пришел. Принес ей старые книги, которые было жалко выкидывать и лень нести в библиотеку: там были и Боккаччо, и Дюма, и даже внезапный Сартр — никто его в моей семье не прочитал.

— На подоконник, — махнула он в сторону противоположного окна. Я, глядя под ноги, стал пробираться в другой конец просторного зала. Сегодня такую планировку назвали бы студией, но было видно, что межкомнатные стены просто снесли. У Фрейи не было ни одного шкафа, комода или полки, — ничего, в чем можно было бы хранить вещи. Книги были сложены рядами. Вперемешку с мольбертами и одинокими холстами стояли антикварные предметы. Я стал обращать внимания на наиболее интересные картины и древние вещицы. Все ее сокровища образовывали затейливый лабиринт. Наконец, я положил стопку книг на подоконник. На другом конце комнаты послышался ее оклик:

— Павел!

— Да?

— Павел, вы будете чай?

— Чай? Да, спасибо.

Я стал возвращаться. Но почему-то вышел к другому окну.

— Павел?

— Да, простите, я заблудился…

Она засмеялась звонко и по-девичьи. Я даже решил, что помимо нас, в комнате присутствует моя ровесница.

— Если найдете выход из моего лабиринта, я буду вам должна желание.

Впрочем, это оказалось не так сложно. Единственным значимым препятствием было любопытство. Руки тянулись к вещам. Вокруг пахло приторной древностью, словно кто-то откупорил старинный сосуд с ароматными маслами, словно марокканскую накидку на диване прокурила какая-то пожилая художница в зеленом тюрбане.

— Ваш чай, — она протянула мне надколотую чашку, которой ее дефект только добавлял винтажного шарма. — Так чего вы хотите?

Я спешно проглотил горячий чай и ответил:

— Так я же… просто принес книги.

— Я про ваше желание, — она улыбнулась и повела плечом в мою сторону.

Я вспомнил, чего бы хотел.

— Я знаю, у вас собираются художники, поэты…

— Хотите попасть в богемное общество?

— Ну, я бы хотел посмотреть.

— Эх, — она вздохнула. — Бездарно потратили желание. Я как раз собиралась вас пригласить в субботу на квартирник.

— Правда? Замечательно!

Я выскочил из ее дома в предвкушении. Мама в очередной раз оказалась неправа.

Вечером субботы я пришел к Фрейе. Я посчитал вежливым принести бисквитный торт к чаю, хотя прочие гости пришли с алкоголем. Я почувствовал себя дураком.

— О, Поль, проходите! — она поманила меня к столпившейся возле нее компании, среди которых было много людей, немногим старше меня. Я сначала даже и не подумал, что Фрейя обращается ко мне. Она представила меня друзьям. Поблагодарила за Боккаччо. За Сартра почему-то не благодарила. А потом шепотом сказала: — Надеюсь, вы не против, что я назвала вас Полем? Это Павел по-французски.

— Да, мадам, я в курсе, я учусь на французской филологии, — я подмигнул ей и пошел резать торт.

Мне рассказали о ней. Какая-то девушка пошутила, что Фрейя может увести всех их парней. Басист известной группы рассказал, что имя художницы не псевдоним, а прописано в ее паспорте. Почти карикатурный поэт с «Тремя топорами» в граненом стакане провел мне экскурсию по ее картинам. Взрослый, грузный мужчина, представившийся издателем, рассказал о ее пропавшем сыне. Старый фотоальбом показал, что сын был очаровательным и похожим на мать. На обороте и рамках многих фотографий была подпись «Ф.П. Вейшторт». Ее полное имя, одежда, картины, дом и окружения были нелепыми и притягательными, как и она сама. Это была удивительная ночь, а под утро мы все растворились в городе, оставив Фрейю одну. Только Жанна — девушка, которая шутила про парней — и я перед уходом помыли посуду.

У нас были такие вечеринки каждые выходные: собрания, чтения, выставки, распродажи, квартирники. А потом я уехал во Францию. Когда я возвращался на каникулы домой, я приходил к Фрейе. Она не старела. Она рисовала, курила, звонко смеялась, игриво шлепала меня шалью по предплечью, если я фривольно шутил. Только ее вечеринки становились все более людными, и среди друзей часто умудрялись затесаться случайные гости, которых после одного вечера никто не видел. Ее квартира обрастала новыми книгами. Она уже не смотрела, что ей приносят: в некогда изысканной библиотеке находились и материалы съездов КПСС, и учебники литературы за третий класс. Хлама становилось больше, чем антиквариата. Запах становился старческим и затхлым. Я несколько раз приходил к ней днем и пытался прибраться в квартире. Однажды со мной пришла Жанна. В итоге, мы выбросили несколько пар старой обуви, битую посуду и стопки газет. Все прочее Фрейя запретила выносить. Несколько раз соседи вызывали полицию и писали жалобы на мусор, запахи из квартиры, шум и пьяных художников, засыпающих у ее порога. Я уезжал во Францию, и милая девушка, засыпающая на моем плече, называла меня Полем. А после мы с ней бегали, как дети, по центральному парку в лабиринте из живой изгороди. Мы начинали в центре у небольшого фонтана, держась за руки, загадывали желания, а потом разбегались в разные стороны. По выдуманной нами легенде победитель получал исполнение желания. Обязательным условием было озвучить желание сразу после победы. Так я узнал, что моя Розетт мечтает об отличных оценках, новых туфлях, скетчбуке определенной формы и