Предупреждаю сразу: всех поблагодарить не получится. Когда проект настолько растягивается, как это случилось с «Дрожью» (и по длине текста, и по длительности работы над ним), счет тех, кого хочется поблагодарить, начинает идти на тысячи. Уверена, никто из вас не жаждет читать перечень из нескольких тысяч имен, так что я постараюсь покороче. Если ваше имя должно быть здесь, но вы его не видите, приношу свои извинения: либо я его забыла (проклятый склероз!), либо не смогла вспомнить, как оно пишется.

Прежде всего, хочу поблагодарить человека, который спас меня от потери рассудка и приблизительно за две недели круто изменил мою жизнь. Это мой агент Лора Реннерт, чьим талантам имя — легион.

Далее идет поистине поразительная команда издательства «Сколастик пресс», причем я хотела бы отдельно поблагодарить редакторов Эбби Рейнджер и Дэвида Левитана, которые выложились на все сто, чтобы эта книга увидела свет, и терпеливо сносили мои многочисленные заскоки, а также Рейчел Горовиц и Жанель Делуизе, которые творят чудеса.

Должна также сказать спасибо подругам, которые поддерживали меня все это время: Тессе Грэттон и Бренне Йованофф, Веселым Сестричкам Судьбы и лучшим критикессам в мире (нет, вам я их не отдам, и не мечтайте). Во всей вселенной не хватит шоколада, чтобы выразить глубину моей признательности. Кроме того, благодарю Наиш, бессменную подругу, всегда готовую прийти на помощь, и Мэрией, которая бессчетное количество раз открывала мне двери своего дома.

Я очень признательна Сину и Тодду, которые стали одними из первых читателей этой книги, за внимание и советы, а также Эндрю Карре по прозвищу Йода, который показал мне, как написать то, что хочешь написать. Эндрю, желаю тебе встретить на своем карьерном пути множество Люков Скайуокеров.

И наконец я добралась до моих родных, без которых я была бы распустехой, способной лишь до одурения смотреть кулинарные шоу по телевизору. В особенности хочу поблагодарить моего отца, которому я без конца названивала в больницу на дежурства, чтобы обсудить недуги, вызывающие лихорадку, а также мою сестру — Кейт, ты не представляешь себе, как я доверяю твоим рекомендациям.

Ну и конечно же, Эд. Ты для меня самый лучший друг. Лишь благодаря тебе любовные линии в моих романах выходят такими правдивыми.

Помню, как я лежала на снегу, крохотное остывающее красное пятнышко, окруженное волками. Они лизали меня, кусали, рвали мое тело, наскакивали на меня. Их сгрудившиеся тела затмевали скудный солнечный свет. Обындевевшие волчьи загривки поблескивали на солнце, от дыхания в воздухе повисали молочно-белые облака. От их шерсти исходил мускусный запах, вызывавший в памяти запах мокрой псины и тлеющих листьев, и сердце у меня сладко замирало от ужаса.

Я могла бы закричать, но не кричала, могла бы сопротивляться, но не сопротивлялась. Я лежала неподвижно и смотрела, как белесое зимнее небо в вышине надо мной постепенно окрашивается серым.

Один волк ткнулся носом мне в ладонь, потом в щеку, и меня накрыло его тенью. Мои глаза встретились с его желтыми глазами, в то время как остальные волки продолжали терзать мое тело.

Я не отрывалась от этих глаз, пока могла. Желтые. Вблизи они искристо переливались всеми оттенками золотого и орехового цветов. Я взмолилась про себя, чтобы он не отводил глаз, и он не отвел. Хотелось протянуть руку и уцепиться за его шерсть, но мое тело окоченело и отказывалось повиноваться.

Я уже не помнила, как это — когда тебе тепло.

А потом он исчез, и остальные волки сомкнулись вокруг меня, погребя под собой. В груди у меня что-то слабо трепыхнулось.

Солнце погасло, и стало темно. Я умирала. Я уже не помнила, как выглядит небо.

Но я не умерла. Я растворилась в море холода и родилась вновь в мире тепла.

Я помню их, его желтые глаза.

Я думала, что никогда больше их не увижу.

Они схватили девчонку, когда она качалась на качелях на заднем дворе, и потащили в лес; за ее телом в снегу тянулась неглубокая борозда, тропка из ее мира в мой. Все произошло у меня на глазах. Я не помешал этому.

То была самая длинная и холодная зима в моей жизни. День за днем под бледным, не дающим тепла солнцем. И голод, неутолимый голод, который терзал — неотступно, нещадно. В том месяце все вокруг замерло, пейзаж превратился в заледеневшую бесцветную диораму, лишенную признаков жизни. Одного из нас застрелили при попытке забраться в помойный бак на чьем-то заднем крыльце, так что все остальные не отваживались выйти из леса и медленно таяли от голода, дожидаясь возвращения тепла и наших былых тел. Пока не увидели девчонку. И не напали.

Они кружили возле нее на полусогнутых лапах, рыча и скалясь, и каждый хотел первым дорваться до добычи.

Я все видел. Я видел, как они выдирали девчонку друг у друга, возя ее по снегу, видел, как подрагивали от нетерпения их бока, видел окровавленные морды. Видел — и все-таки не остановил это.

В стае я был не на последнем месте, Бек с Полом позаботились об этом, так что мог вмешаться, однако же медлил, дрожа от холода и по щиколотки увязая в снегу. От девчонки исходил такой теплый, живой, такой человеческий запах.

«Что с ней такое? — думал я. — Если она жива, почему не сопротивляется?»

Я чуял запах крови, такой горячий и терпкий в этом застывшем мертвом мире. Салем, дрожа от нетерпения, принялся раздирать на ней одежду. Желудок мучительно свело — я и не помнил, когда ел в последний раз. Хотелось разметать волков и встать рядом с Салемом, сделать вид, что я не чую ее человеческого запаха и не слышу негромких стонов. Она казалась такой маленькой в окружении нашей стаи, наседающей на нее, жаждущей купить себе жизнь ценой ее жизни.

Рыча и скалясь, я бросился вперед. Салем заворчал в ответ, но в иерархии стаи я стоял выше его, несмотря на истощение и молодость. Пол угрожающе зарычал на меня.

Я стоял над ней, ее отсутствующий взгляд был устремлен куда-то в бескрайнюю высь. Мертвая, наверное, подумал я и носом толкнул ее ладонь. На меня пахнуло сахаром, маслом и солью, как в прошлой жизни.

А потом я увидел ее глаза.

Она была жива. И в сознании.

Девчонка посмотрела на меня в упор, заглянула мне в глаза с этой ее ужасающей прямотой.

Я отпрянул, попятился назад, меня снова начала бить дрожь — только на этот раз мое тело сотрясалось не от ярости.

Ее глаза, заглядывающие в мои. Ее кровь на моей морде.