Дело о королевском изумруде

1

Маркиз де Вард не был вассалом Сен-Марко, он был другом детства короля Ричарда. Его богатая семья, древний род и обширные земли на востоке от столицы придавали ему не меньшую значимость при дворе, чем то особое положение, которое он занимал при Ричарде. Он пользовался влиянием и при этом оставался независимым игроком возле трона. Ему не нужно было подобно виконту Монтре и его приятелям идти на сделки с собственной совестью, выполняя приказы короля. Он не умел устраивать праздники и не потакал порокам Ричарда, которые были ему хорошо известны. Для этого возле короля всегда крутились мелкие шавки, получавшие из его рук лакомые куски, и которых он мог при случае прогнать пинком. Ричарду нужны были друзья иного рода: те, с кем он мог упражняться на мечах и честно соперничать на турнирах, кто выслушивал его излияния, хороня их в тайных убежищах своего сердца, те, кто стоял возле его трона, подобно мраморным колоннам, поддерживая величие его короны и не обращая внимание на толпящуюся у их подножия толпу шутов.

Именно так и воспринимал себя маркиз де Вард, уже немолодой, но всё ещё сильный и красивый мужчина, выросший и возмужавший при дворе королей Сен-Марко. Он был когда-то привезён во дворец по приказу короля Франциска и представлен его младшему сыну с тем, чтоб стать его другом. Детские игры с Ричардом, юношеские состязания и лёгкое соперничество в молодые годы научили его чувствовать настроение и тайные устремления принца, вовремя уступать ему победу, чтоб привязать к своему сердцу и укрепить уверенность Ричарда в собственных силах, потакать его тайным желаниям и поддерживать неуёмную жажду власти, которая однажды всё-таки привела его, младшего сына короля, на трон. И маркиз де Вард был совершенно уверен, что и его заслуга была в том, что однажды его друг детства возложил на свои каштановые кудри королевский венец. Он встал рядом с ним, гордо держа свой меч в знак верности, но не подчинения. Он не просил подарков и милостей, хотя и принимал их, если королю угодно было одарить своего дорогого Луи. Ведь это его он звал, пресытившись ярким балаганом и скабрёзными шутками своей новой свиты, это его меч он считал достойным сразится с королевским мечом, именно его он желал видеть скачущим рядом с ним на охоте и в военном походе. Он не вмешивался в дела государства и не пытался протащить за собой своих ставленников, и этим тоже был дорог своему старому другу.

Заняв особое место при короле, он мог позволить себе сверху вниз смотреть на разворачивающийся при дворе спектакль, когда фавориты лезли из своих камзолов и шкур, чтоб устроиться получше и ухватить кусок пожирнее, а заодно выкинуть прочь кого-нибудь из конкурентов. Он мог оставаться над борьбой, потому что Ричард испытывал к нему особые чувства. Он был горд, он был высокомерен, он взирал на всех свысока, потому что и коннетабль, и сенешаль, и казначей, и маршал были лишь слугами короля, а он был его другом. Они были не ровня ему. Даже наследного принца, этого молчаливого замкнутого юношу, всегда говорившего невпопад и вызывавшего лишь раздражение и недовольство короля, он считал полным недоразумением. Этот мальчик, который предпочитал прятаться от всех в библиотеке или на женской половине, который до шестнадцати лет не осмеливался сблизиться с кем-то и завести себе друзей, он, по мнению маркиза де Варда, совершенно не подходил для того, чтоб стать королём. И это его мнение полностью разделял Ричард. Де Вард знал, что король тайно уже начал искать себе новую жену, чтоб обзавестись другими наследниками, которым в обход старшего сына сможет передать власть. Потому маркиз и не утруждал себя проявлением какого-то уважения к юному принцу, либо игнорируя его, либо и вовсе выражая ему своё пренебрежение. Он считал себя вправе поступать так, ибо был ближе королю, чем этот странный и жалкий ребёнок.

Внезапную смерть короля под стенами луара Синего Грифона он воспринял как личную трагедию, которую усугубило предательство принца, признавшего поражение в войне. Он вернулся вместе с ним в Сен-Марко и искренне скорбел на могиле почившего короля, он мрачно наблюдал за тем, как веселится на последовавшей вскоре коронации народ Сен-Марко, так быстро забывший своего благодетеля и простивший измену новому королю. Маркиз де Вард был оскорблён в лучших чувствах, к тому же он понимал, что пусть статус этого мальчишки изменился, сам он остался прежним. Именно об этом он имел неосторожность заявить в приватной беседе, о чём тут же было доложено королю. И Жоан тут же припомнил ему прежние обиды. Как раз в это время его ищейки начали проверки обоснованности получения денег и земель из казны прежними фаворитами, и если у Монтре и его дружков рыльце было в пушку, то подозревать в этом сиятельного маркиза де Варда было оскорбительно, о чём он прилюдно и заявил королю. Юный Жоан не смутился и не разгневался. С холодным выражением на лице он выслушал претензии маркиза и ледяным тоном посоветовал ему либо принять новые порядки при дворе, либо сей двор покинуть. И де Вард в бешенстве сделал второе.

Он удалился в своё поместье недалеко от Сен-Марко и изредка приезжал в город, чему никто не препятствовал. С тайным злорадством он ожидал, что бесхребетность и глупость юного короля привлекут к нему новых жалких шутов, которые сменят собой клику Монтре, и, не имея властной руки, способной сдержать их, потянут королевство в пропасть. Он считал, что очень скоро вокруг трона разгорится нешуточная борьба придворных группировок за влияние на короля, который вскоре просто превратится в марионетку амбициозных фаворитов, а после на ослабевшее королевство обрушится лавиной военная мощь осмелевшего после победы в войне луара. И первое время его догадки выглядели сбывшимися, вокруг Жоана появились новые люди, начались репрессии в отношении приближённых Ричарда, возвысился Делвин-Элидир, вдруг получивший титул маркиза Сен-Марко. Но время шло, и не было никаких признаков падения короны с головы глупого юноши. Напротив, его власть начала укрепляться при поддержке влюблённого в него народа, он очистил двор от тех, кого презирал сам де Вард, и окружил себя своими преданными друзьями, в ряды которых влились до того пребывавшие в негласной опале сподвижники короля Армана. Алкорцы вели себя миролюбиво, постепенно и бескровно разрешались старые приграничные конфликты, а новый