Алиса Атарова

К-2

Посвящается Андрею К. и всем тем, кто разделил со мной то время

Помнишь лето?

Загадочную часть года, которую потом десятилетиями собираешь в ладони, умываешься по утрам, намазываешь как крем от солнца, чтобы не сгорела душа от ностальгии.

Всегда стрекочут кузнечики, оглушающе, удушающе, так, что перекрикивают скрип сосен над головой. Помнишь этот запах: смола, эпоксидка и слабый привкус тины, собравшейся у берегов Заветного?

Заветное — так озеро назвал явно какой-то мечтатель. Даже романтик. Тот, кто не ожидал, что на берегах этого озера скопятся дачи, вырастет шумный, забитый детьми лагерь через пролесок (по нему не ходи ночью — там медведи, там из сосен вырастают тени животных, там плутающие тропинки, заведут — не вернешься).

Помнишь, как мы впервые высыпали из автобуса после долгой поездки на желтый песок у ограды. Мы много лет ехали по шоссе от города, потом свернули к деревне, и шоссе оборвалось, будто туда дальше в лес нельзя было ехать. На самом деле можно — остался желтый, промятый песок, бегущий вверх-вниз. Автобус переваливался с боку на бок, как настоящий медведь, грозясь в какой-то момент завалиться и уснуть здесь, не доехав до лагеря. Но мы все-таки доехали.

Корпус стоял желто-синий, несуразный, покосившееся крыльцо на второй этаж (а туда что? Там не мы живем, там воспитатели). И здесь мы будем жить? Здесь? И туалет на улице… Так, мальчики слева, девочки справа, посередине тренерская. Скоро приедут байдарки.

Махина байдарочная по этой сельской дороге плыла, как по шумящему морю. А потом свернула к Заветному. Но лодки не могут жить на улице, они не медведи. Лодкам нужен дом. Для них временный — контейнер — в таких живут рабочие на стройках, а в нашем коричневом, ржавом, с ужасными скрипучими задвижками жили байдарки. Новенькие, свежие, блестящие (на зависть всем) в один ряд стеснились со старыми — гробами, — сюда же и крылышки, а весла будем хранить в корпусе. Без весла ты никуда не выйдешь. Весло твоя ответственность. Байдарка твоя ответственность.

Помнишь, как подрывались, когда петух в соседней деревне кричал во все горло. Лагерь спал. Солнце — еще не жгучее, даже прохладное — било по глазам, кричало: просыпайся. Столовая совсем рядом с корпусом, и повара вставали как будто как мы. Мы были одним утренним жаворонком: спортсмены и повара. Каша и какао сегодня. Спорим? Да, давай, у меня нос чуткий, я угадаю! Проиграешь — отдаешь печенье.

Отворачиваешься от еды и на построение сонным голосом: «Расчет окончен». Побежали.

По той самой дороге что привезли нас сюда, только теперь по ней бежали мы — туда и обратно, это зарядка. Что может быть сложнее вырваться из плена шерстяного одеяла и отдать свое тело прохладному солнечному утру и пыльной глинистой дороге с выступающими камнями? Задыхаясь от нарастающей жары, от сонной усталости, от мышц под футболкой. А сзади: давай-давай, бегом-бегом, в горку бегом и вниз накатом (за поворотом остановимся отдышаться). За поворотом только мальчишки — бегут как козы, туда-сюда, они пробегают и можно скосить. Поворачиваешь и обратно — уже не устал, уже полон сил, внизу разгон и — наперегонки — до конца, до финиша, а за финишем завтрак.

Иногда по утрам был футбол: футбол на высокой непринятой траве, когда мяч скользит, тело падает, и больно носок о кроссовок, и хохот, хохот. Гол! Два гола и на завтрак. Солнце уже жарит, уже торопит, уже греет воду. Слепни еще не проснулись, но уже подозрительно на краешке зрения зудят, шепчут на ухо.

Какао и каша. В столовой мы чужаки. Мы пробираемся, будто не лагерные, будто не на своем месте. Всегда шумно, кто-то у параши, кто-то счищает кашу в огромную кастрюлю, сегодня не мы дежурим (а можно было бы пораньше уйти с тренировки!).

Каша — мягкая, серая, с комочками — почему-то вкусная. После бега все вкусное. Успела умыться до завтрака? Не, придется после. Там опять толпа будет. Надо поторопиться.

Перед каждой тренировкой — построение. Как на флоте: стоишь с веслом наперевес (весло на краешек тапка, чтобы не в землю тыкать лопастью), ждешь отмашки. Гадаешь: что сегодня будет? Слух был, что полегче. Разброс-то большой: стометровки, ускорения, вокруг озера, или изощренная пытка — пятисотки. Не одна, конечно, нет, а так, чтобы руки болели, дрожали от напряжения, чтобы все тело морщилось в районе поясницы, сгибало спину.

Стометровки! Повезло.

Дорога через пролесок — бесконечные сосны качаются над головой, завидуя, что мы идем к воде, а они не могут. Короткой дорогой пойдем — напрямик, через лес. По холму вверх — там сверху связь ловит, если руку вытянуть к небу — а потом петлей через лес, и к озеру. Заветное, родное.

После завтрака еще никого. Дальше на автомате: отпереть контейнер (ржавчина вжимается в пальцы, пахнет кровью), достать лодку, приготовиться. Разминку забыли, разминку! Руки, шея, ноги, чтобы не затекло. Повязать голову от солнца. Сегодня бьет в затылок, можно получить неслабо. А купаться будем? Только после тренировки.

Жара разрастается, хватает за спину липкими ручками, жужжит слепнями. Вода тихая, мирная, и вдруг р-р-раз, взбаламучена байдарками, веслами, криками.

Садишься на воду и идешь. Не плаваешь — плавает, знаешь, что? То-то и оно.

Вода уже не тихая, вода забыла, как минуту назад стояла как кисель. Ее такую недвижимую можно увидеть утром до завтрака — бывает такая утренняя тренировка. Вместо зарядки — и тогда счастливчики спят, а остальные на воде. Но подходишь к Заветному и не понимаешь, кому повезло: им спящим или тебе, смотрящему на утренний мир. Озеро тогда тоже еще спит, и вокруг ни души, ни крика птиц, ни насекомых, только занимается день, и медленно плюхает весло вверх-вниз. В такие часы не хочется разговаривать. Идешь в благословенной тишине. Мешать природе — это не то. Это не нужно.

Днем все совсем не так — всегда кричишь погромче, во все горло орешь песни на воде, чтобы слышали тебя цапли на дальнем бескрайнем берегу. Шум-гам, дети, пирс усеян лодками, головами, веслами. Население берега растет в геометрической прогрессии. Садись скорее, я за тобой. Подержу тебя, давай, садись. Ну, пошел! Крылышки? Я сегодня без них! Ну, скорее до старта.

Визг мотора из заросшего берега, и катер — обшарпанный, бело-синий как небо утром в отражении озера, взлетел вперед. Кто не мечтал прокатиться на