Джон Мильтон писал «Потерянный рай», преследуя «скромную» цель — «оправдать перед людьми пути Господни». Работа над эпической поэмой продолжалась с 1658 по 1667 г., и бо́льшую часть этого времени автор был слеп. Каждое утро к нему по очереди приходил кто-то из близких — одна из трех дочерей, иногда племянник — и записывал под диктовку следующие 10 000 стихотворных строк о грехопадении человечества. Эти строки Мильтон шлифовал всю ночь и до рассвета держал в памяти. (На картине Михая Мункачи «Слепой Мильтон, диктующий поэму "Потерянный рай" дочерям» (1877), украшающей главное здание Нью-Йоркской публичной библиотеки, изображены Мэри, Дебора и Анна за столом напротив отца, готовые помочь одному из шедевров западной литературы появиться на свет.) В те дни, когда стенографистка запаздывала, сообщает анонимный биограф, поэт «сетовал, что ему невмоготу дожидаться дойки». Смысл этой сельскохозяйственной метафоры очевиден: словно корова, которую тяготит скопившееся молоко, Мильтон испытывал физическую потребность освободиться от обременяющих память стихов и не ведал покоя, пока они не лягут на бумагу.

У Хемингуэя потребность писать, судя по всему, проистекала из того же источника. С присущим ему лаконизмом, вдохновлявшим участников многочисленных конкурсов подражателей, он сформулировал это на свой лад: «Мне дерьмово, когда я не пишу».

Сочинения обоих порождены не только и не столько творческим импульсом, гением, не имеющим других способов самовыражения, кроме литературного текста. За ними стоит что-то еще — глубинное, темное и мучительное. Оба были вынуждены писать, обречены изливать слова на бумагу, чтобы терзающая их физическая боль оставалась переносимой. Впрочем, эта одержимость творчеством отнюдь не была для них изнурительной или даже разрушительной, а, напротив, принесла им литературное бессмертие. Нам это тоже пошло на пользу: поколения читателей обретают душевный покой в поэтическом повествовании о грехопадении и грядущем воскрешении человечества или вдохновляются самопожертвованием Роберта Джордана, останавливающего наступление франкистов.

Поведение людей вызывается великим множеством мотивов — от базовых влечений к пище и сексу до более сложных потребностей в повышении собственной значимости, заботе о репутации, альтруизме, сострадании, в таких проявлениях, как зависть, гнев, чувство долга, да и просто стремление к удовольствию. Однако ничто из этого не объясняет навязчивых состояний, при которых мы словно бы вынуждены — а то и обречены — вести себя определенным образом. Навязчивость, или компульсия, порождается настолько отчаянной, настоятельной, мучительной нуждой, что превращает человека в перегретый паровой котел: это напряжение, которое жизненно необходимо немедленно сбросить. Компульсия — это предохранительный клапан, выход для тревожности, аналог аварийной арматуры, защищающей трубопровод от разрыва при замерзании жидкости. Однако навязчивые состояния, хотя и дают облегчение, сами по себе очень некомфортны, и какая-то часть нашего существа страстно желает от них освободиться, тогда как другая столь же отчаянно этого боится.

Мы лихорадочно проверяем сообщения в смартфоне, едва окажемся в зоне доступа, лихорадочно пытаемся пройти уровень в видеоигре, безостановочно покупаем барахло, хотя его уже некуда класть и все предыдущие приобретения вызывают лишь разочарование… Мы не в состоянии от этого удержаться, поскольку, если этого не делаем, то испытываем беспокойство, вынуждавшее Мильтона механически твердить сложенные в уме строфы, а Хемингуэя — чувствовать себя дерьмово.

Термин «компульсивное поведение»[1] точно характеризует это состояние. Мы считаем «компульсивным», или навязчивым, поведение человека, который читает, пишет твиты, ворует, наводит чистоту, наблюдает за птицами, лжет, ведет блог, делает покупки, проверяет ленту в Facebook, постит фотографии в Instagram, ест или отправляет сообщения не просто часто, но с лихорадочностью, свидетельствующей, что он собой не владеет. По тому же принципу мы называем навязчивыми книги, причины и мотивы наших поступков, ТВ-шоу, мысли, споры, рекламу, мелодрамы, выступления политиков, которые создают что-то вроде черной дыры для нашего самоконтроля.

Их воздействие настолько мощно, что при попытке ему противостоять или отказаться от его источника мы испытываем тревожную дрожь (или что похлеще), унять которую возможно лишь одним способом — уступив принуждению. Навязанное действие диктуется внешним давлением или даже силой, зачастую против нашей воли. Навязчивое поведение порождается неодолимым влечением или неотложной нуждой, которые не утрачивают своей власти при столкновении с сознательными намерениями, желаниями и даже глубинными устремлениями. Наши компульсии порождаются болью настолько мучительной, что мы пойдем на любые крайности, лишь бы ее облегчить.

Британский историк Рой Портер (1946–2002) в эссе 1991 г. «Разум, помешательство и Французская революция» (Reason, Madness, and the French Revolution) заметил, что «каждая эпоха получает безумцев, которых заслуживает». С 1947 г., когда увидела свет поэма У. Х. Одена «Век тревоги», наша эпоха определяется страхами — экзистенциальными и бытовыми, социальными и личными. Оден писал под непосредственным впечатлением от трагедии Хиросимы и Нагасаки, однако в XXI в. источники тревоги далеко не исчерпываются угрозой ядерного армагеддона.

К ней прибавилось глобальное потепление и другие факторы, разрушающие окружающую среду. В этом отношении человечество, уподобив себя божеству, заместило «стихию» в понятии «стихийное бедствие» и само порождает наводнения, лесные пожары, ураганы, засухи и даже неуклонное повышение уровня океана. Прибавился терроризм, угрожающий в любой момент превратить в кровавый ад безоблачное сентябрьское небо или любое самое обычное место: зону регистрации в аэропорту, скоростное шоссе, концертный зал, финишную прямую марафона. Порождает тревогу и безудержное технологическое развитие, за которым человеческий разум попросту не успевает, утопая в каждодневных дилеммах — от мелкотравчатых (где мне зарегистрироваться — в Snapchat или в WhatsApp, или в обоих, или…) до жизненно важных (в каком онкоцентре, у какого врача и по какой методике лечить маму?) Ежеминутно проверяя свою популярность в сети и какое количество лайков собрал умный пост в Facebook, мы рискуем пробудить в себе жгучую тревогу и превратиться в ходячий вулкан, где клокочет лава в поисках самого доступного выхода на поверхность. Каких-то два поколения назад родителей не одолевали мысли об устройстве отпрысков в «правильный» детский сад, а подростков и молодежь, едва окончившую школу, не сводил с ума вопрос — еще недавно тривиальный, — на какую именно летнюю подработку устроиться или в какой внеучебной деятельности участвовать. И принятие решения о покупке до появления Google Shopping и FareCompare не сопровождалось мучительными раздумьями: «Вдруг я найду то же самое, только лучше и дешевле, на следующей странице или на другом сайте?» Стоит ли удивляться, что иные покупатели одержимо просматривают сотни пар ботинок в интернет-магазинах, прежде чем взяться за кредитку.