Эми Хармон

Медленный танец в чистилище

Это выдуманная история. Имена, личности, места, названия фирм и СМИ, события и факты – вымысел или плод воображения автора. Мы признаем, что торговые знаки, упомянутые в этой книге, защищены авторским правом, которое принадлежит их владельцам, и что эти торговые знаки были использованы без разрешения. Упоминание или использование этих торговых знаков никак не связано с их владельцами, не было с ними согласовано и не спонсировалось ими.

Пролог

В коридорах уже давно стих нестройный гул бойких молодых голосов, на смену грохоту металлических шкафчиков и громкому смеху пришли неподвижность и тишина. Наступило время дня, которое он от всей души ненавидел. Он мог забыться, слушая их разговоры, мог смешаться с ними, пока они дурачились, обнимались и танцевали. Мог зайти на любой урок, решить самое сложное уравнение, прочитать наизусть первую главу «Повести о двух городах» и, пока в коридорах кипела жизнь, мог сделать вид, что и сам живет среди них. Но когда они уходили, его ждало полное, абсолютное одиночество. Одиночество, томившее его день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Когда-то он балансировал на грани безумия, но время его излечило. Чего ради сходить с ума, если никто не признает тебя сумасшедшим? Если никто даже не узнает, что ты не в себе? Безумие казалось чем-то утомительным и бессмысленным. Как и боль. Одно время отчаяние, обуревавшее его, было так велико, что он молил о забвении. Но шли годы, а забвение все не наступало. Теперь он попросту мечтал хоть что-то почувствовать. Он жил дальше, ожидая спасения.

1. Драка[1]

Линк Рэй – 1958

Август 1958 года

Свежий асфальт на недавно разлинованной школьной парковке был таким чистым, что сиял в лунном свете. Строители только что закончили отделывать новехонькую старшую школу. Здание отбрасывало длинную тень на гору строительного мусора, который еще не успели вывезти. Стрекотали сверчки, порой налетал ветерок. Вдалеке слышалось громкое фырканье форсированного автомобильного мотора. Машина все приближалась, а потом вдруг звук словно взорвался, разбудив ночь, многократно усилился, разделился на части, и на длинной дороге, что вела к школе, показались огни целой вереницы авто. Через открытые окна выплескивались наружу крики и громкая музыка. Тяжелые, округлые, блестевшие хромом машины скользили по школьной парковке и резко останавливались – как попало, словно наугад. Из мощных дверец, выкрашенных в головокружительный розовый, пастельный желтый или вишневый цвет, сыпались буйные толпы неистовой молодежи. Автомобили все прибывали, заполняя свежеразлинованную парковку, и постепенно на ней стали вырисовываться линии обороны: каждая машина выбирала одну из сторон, а широкая черная полоса асфальта посередине оставалась пустой. В веселом гуле голосов звенело предчувствие опасности, а воздух полнился голосом Чака Берри, что доносился сразу из десятков автомобильных приемников.

Раскаты хохота лихорадочно взвивались все громче, недоверчивые взгляды держали собравшихся под перекрестным огнем, а потом все вдруг замерло в предвкушении. Парни нервно провели гребенками по набриолиненным, зачесанным назад волосам, девушки в который раз глянули в зеркальца, проверяя, не стерлась ли с губ ярко-красная помада. На середину парковки, как солист на авансцену, вырулил черный «Шевроле Бель-Эр» с низкой посадкой, с рисованными тонкими красными язычками пламени, словно лизавшими его бока. Автомобиль притормозил, а потом свернул влево, на пустое, будто бы ожидавшее его место. Тяжелая блестящая дверца открылась, и асфальта коснулся черный сапог. Джонни Кинросс выбрался наружу, встал у машины, составлявшей предмет его гордости и радости, и закурил с таким видом, словно времени у него было хоть отбавляй и на него сейчас ровным счетом никто не смотрел.

Одет он был так же, как и другие парни: джинсы, сапоги, белая футболка, черная кожанка, – но этот наряд, на других казавшийся маскарадным костюмом, сидел на нем как влитой. Русые волосы были зачесаны назад высокой волной, голубые глаза оценивающе глядели на школьников, которые толпились среди машин или сидели на капотах «студебеккеров», «линкольнов» и других авто, вытянувшихся в две линии. Джонни отметил, что розовый «кадиллак» с откидным верхом, принадлежавший Айрин Ханикатт, занял сразу два парковочных места. И как это Айрин до сих пор не оцарапала ему плавники? Машина у нее такая длинная, что ее можно застать сразу в двух округах. Айрин единственная из всех девушек в Ханивилле владела собственной быстроходной лошадкой. Джонни охотно прокатился бы на этом розовом «кадиллаке». В компании его хозяйки.

Донни поставил новые колеса на свой пикап. Отец Картера, похоже, расщедрился на новый карбюратор для старого «форда». Когда они виделись в последний раз, машина была не на ходу. Он бы помог Картеру с ремонтом, если бы знал. Джонни охотно отвлекся на автомобили. Разглядывая их, про себя оценивая детали и выкраску, он успокоился и на мгновение забыл о том, что явился сюда, чтобы расквасить пару носов, разбить несколько фар и вообще от души побуянить.

Но кто-то позвал девчонок. Кто, черт возьми, приглашает на драку девушек? Джонни со вздохом отшвырнул сигарету. Скоро ему исполнится девятнадцать. Он чувствовал, что уже староват для подобных глупостей. Он глянул на школу и благословил судьбу за то, что ему не придется бывать в только что отстроенном здании, о котором болтали теперь все в городе. Он выпустился в мае, так что в новую Ханивилльскую старшую школу его и силком не затащат. Только если сначала убьют. Он и в прежней-то школе бывал нечасто. Уроки казались ему пыткой: смирно сидеть на месте он не умел. Выпускные экзамены дались нелегко, но с цифрами он всегда справлялся, а читать на математике не заставляли. С механикой и столяркой трудностей не возникало. Парочки поцелуев, сорванных с губ одинокой учительницы английского мисс Баркер, хватило, чтобы получить несколько приличных отметок: так он пусть и со скрипом, но все же окончил школу.

Пассажирская дверца его черной гоночной лошадки щелкнула, и наружу выбрался его четырнадцатилетний братишка Билли Кинросс. Билли никогда не пытался подражать Джонни, а если бы все же решился, то вышло бы нелепо. Билли носил очки в черной оправе с толстыми стеклами и совершенно не умел укладывать волосы на макушке или зачесывать их назад со лба. Он стригся под ежик и куда свободнее чувствовал себя в вязаной безрукавке и галстуке-бабочке, чем в футболке и кожанке. Джонни не хотел его брать, но Билли настоял на своем, зная, что в его присутствии брат скорее сохранит хладнокровие. Джонни требовал, чтобы Билли остался дома, и рассчитывал, что брат ему подчинится, но на этот раз Билли не уступил: он знал, что Джонни решился на драку из-за него.

– Что, Джонни, Роджера ищешь? – крикнул кто-то.

Джонни даже не снизошел до ответа. Это и так было