Репетиция Московского хора. Хор сидит. Станислав Геннадиевич сидит на стуле на возвышении.

Станислав Геннадиевич (поет). Ми бемоль, вот ваша нота… Первые альты. Мммм…

Альты. Мммм.

Станислав Геннадиевич. Со второго номера. И! (Взмахивает рукой.)

Альты. Несите, голуби, несите народам мира наш привет.

Станислав Геннадиевич. Все!

Московский хор. А-а-а…

Станислав Геннадиевич. Стоп-стоп-стоп. Дора Абрамовна, еще раз вступление. Вы думайте, что вы поете. Летите, голуби, летите! Для вас нигде преграды нет! Вот текст. А тысяча девятьсот пятьдесят шестой год уже! Вы будете петь на Московском фестивале! Если, конечно, вы будете петь как сейчас, этого не состоится.

Дора Абрамовна. Тенора все время понижают к концу.

Станислав Геннадиевич. Будет решаться вопрос с тенорами. Может, будем приглашать со стороны. Вообще, старики за жесткость подхода. Опоздания на занятия, невыученные тексты, разговоры, все это учитывается. На фестиваль оформляется шестьдесят человек, это: костюмы, талоны на питание, два автобуса. Нам шьют из синей шерсти! Белые крепдешиновые блузки. Учтите, тенора!

Дора Абрамовна. Им надо протранспонировать на два тона ниже, они «ля» не берут.

Общий хохот.

Станислав Геннадиевич. И если теноров у нас мало, они на вес золота, то с альтами дело хуже. Альтов у нас двадцать, а мест в первых альтах десять, во вторых пять.

Дора Абрамовна. Вторых альтов сажаем в тенора.

Общий хохот.

Станислав Геннадиевич. Старики ведут тетрадь учета. Скорикова!

Скорикова. Ребята, старики не идиоты. Все мы хор. (Потрясает журналом.) Вот тут у нас сплошные опоздания и неявки. Потом, к весне, люди нас будут брать на арапа. Учтите! Никакие справки. Певец не болеет! Баранова Галя не являлась четыре занятия.

Галя. Воспаление легких. Мне даже сессию продлевают.

Скорикова. Ладно, Баранова сама старик, мы с ней разберемся. Новенькая, Сулимова Лариса, почему все время опоздания?

Лора. Я хворала.

Скорикова. Вот тебе раз!

Станислав Геннадиевич. Сулимова, кроме того, ты так дудишь, что хочешь передудеть весь хор. Мы же хор! Я тебе специально знаки показываю (показывает ртом и рукой), что тише, а ты переорать всех хочешь.

Дора Абрамовна. Она солистка у нас.

Общий хохот.

Станислав Геннадиевич. Так. Все поют. (Поет.) До-ми-соль-до!

Дора Абрамовна. Моцарт, первый номер, пожалуйста. Сулимова, когда я так показываю, ты поешь втрое тише. Сулимовский специальный знак.

Московский хор (мощно). Авеверум… Ве-рум корпус… Натум де Мария ви-иргинэ…

Квартира Лики. В комнате Лика и Эра.

Лика. Эра, ты нашла время. (Ковыряет ложкой в кастрюле.)

Эра. Шли бы вы на кухню, ей-богу. Я тут разгребусь.

Лика. Я только что из кухни. (Показывает кастрюлю.) Я туда обратно не попрусь.

Эра. Там картошка отварена, еще горячая. Чем есть эту гадость.

Лика. Эра, ты не тем занимаешься.

Эра. Какой смысл есть холодное. Вечно у нас едят с бумажки, пальцами и из кастрюли.

Лика. Ты специально это затеяла? Между прочим, наша прислуга Дуня, когда к Неточке приходили кавалеры, начинала выносить помои у всех на глазах или ночные вазы.

Эра. Как будто мы еще в эвакуации.

Лика. А что ты с этим собираешься делать?

Эра. Я хочу привести диван в порядок. Машка изо всего выросла.

Лика. Собакам выкидать? Как говорил Вадим Михалыч.

Эра. Я вчера была у Сони. Соня возьмет для Юрочки.

Лика. Ты все раздаешь по людям. Когда у Оли будет ребенок, пойдешь по миру побираться. Господи, не каша, а сплошные угли.

Эра. Варили вы. Какой, к черту, ребенок.

Лика. Ну когда-нибудь будет же. Эта каша стоит с субботы. Никто не съел, не выкинул, никто не позаботился. (Ест.)

Эра. Господи, как избавиться от барахла! Все забито тряпками.

Лика. Сколько времени, ты знаешь? Ты же нарочно устроила бедлам, чтобы встретить так мою сестру.

Эра. Еще полчаса до прихода поезда, да им еще ехать… Успеется. Обед готов.

Лика. А мне вот не в чем выйти встречать родную сестру. Дай, дай мне эти тряпки. Я сварганю себе пальто.

Эра. Я же вам сколько раз покупала пальто!

Лика. Где?

Эра. А зеленое?

Лика. Оно мне было узко. Потом, такой маркий цвет, мне бы его тут же разорвали…

Эра. Купишь вам пальто, а потом его опять продавать. Купить-то купишь, а продать-то не продашь!

Лика. Оно слишком узкое, это пальто. Все это поняли. И не купили.

Эра. Хорошее пальто, там привезли, была давка. У меня на руках трое детей! И еще вы. И Саша, который флотский офицер и умри, не встанет в очередь. (Демонстрирует кальсоны, вынутые из дивана.) Флотский офицер умрет, но не наденет кальсон!

Лика. При чем кальсоны? Саша давно в командировке и не на ваших руках. Я тоже сама себе варю. (Потрясает кастрюлей.) И детей подкармливаю.

Эра. Вы этим подкармливаете? Углями?

Лика. Дети у вас отданы государству. При живой безработной матери дети прозябают в садике.

Эра. Кто, Оля?

Лика. А Оля вообще дома не ночует. Вчера пришла в двенадцать ночи.

Эра. Она была у Маринки.

Лика. Вот именно, у Маринки.

Эра. Они там занимались.

Лика. Чем они там занимались?

Эра. Тем и занимались. Меня не было дома. Могу я в кои-то веки, уложив детей, сходить к Соне! К двоюродной сестре своей! К единственной родной душе в этом мире!

Лика. Ты да, ты была там. А я ждала, я ей звонила и в полдвенадцатого спустилась подышать. Идут двое стиляг. Здесь у них так (показывает на лоб), здесь так, здесь так. Один указывает на наш подъезд и говорит: «Ты знаешь, что в этом подъезде у тебя будет ребенок?» А он, тот, отвечает: «Пошарь во лбу, ты спишь, наверно». Вот. А ты раздаешь все детское Сонькам и Ванькам. Вполне целое.