Мы не юристы, чтобы давать друг другу заверенные ручательства. Мы — люди чести.

Дон Вито Корлеоне

Джордж Баренс аккуратно поправил стопку исписанных листов. Очередной, почти законченный том институтской эпопеи лежал перед ним на столешнице, ожидая последнего росчерка пера автора. Но тот глядел на ряды каллиграфических строк, не спеша поставить точку, в который раз задавая себе вопрос, что еще в рукописи можно изобразить лучше, точнее, изящнее… Вновь и вновь он ловил себя на мысли, что процесс создания книги сродни укрощению Пегаса, как это представляли себе древние греки, и это всерьез увлекает его, даже порою доставляет удовольствие.

Теперь лорд Джордж не просто выполнял задание руководства, теперь перед ним открывалось личное чудесное поле, которое он мог засеять фразами и увидеть, как на руинах событий минувшего вызревает зерно его мыслей и чувств. «И слово стало плотью», — тихо прошептал он изречение Нового Завета, любовно проводя рукой по шершавой странице рукописи. Ему не нравилась идея набирать текст на пишущей машинке, и уж тем паче на компьютере. Это казалось профанацией творчества. «Настоящая книга должна быть написана», — любил повторять лорд Баренс. Впрочем, в Институте никто и не собирался опровергать мнение одного из лучших сотрудников Отдела разработки.

Посидев еще немного над готовой рукописью, он вздохнул, будто готовясь расстаться с близким другом, открыл ящик стола и аккуратно положил в него плод работы последних месяцев. Затем, вернув ящик в исходное положение, нажал кнопку вызова диспетчерской службы.

— Слушаю вас, милорд. — На черной глади дисплея высветилось миловидное лицо.

— Я бы хотел знать, где находятся в данный момент Уолтер Камдайл и Сергей Лисиченко.

— Одну минуту! Желаете послушать музыку?

— Спасибо, не стоит, — отмахнулся Джордж Баренс.

— Как пожелаете.

Спустя указанное время лик на экране возник снова, с неизменной обворожительнной улыбкой на губах.

— В здании их нет. Они сейчас на полигоне.

— Что ж, — вздохнул Баренс, цепляя на грудь личный бедж с вмонтированной в него чип-картой, позволяющей безошибочно находить нужного сотрудника в закрытом институтском городке, — значит, на полигоне.

— Желаете их вызвать?

— Пожалуй, нет. — Он поднялся из-за стола. — Пройдусь. Если кому-то понадоблюсь — я там.

— Да, сэр.

— Отбой связи.

Как и обещала диспетчер, неразлучный тандем обнаружился на стрелковом полигоне. Вокруг Лиса, как обычно бывало в таких случаях, толклось с дюжину желторотых новобранцев, пришедших на импровизированное показательное выступление.

— Ну, то, шо вы видели — то все баловство, шо пяткой на макушке комара прихлопнуть. Ща пойдет высшая школа. Робин Гуд нервно курит в углу. Расщепление стрелы с разворота. Вот, посылаем стрелу в яблочко. — Сергей поднял лук и, почти не целясь, начал быстро опускать его.

— Тренируешься? — подходя к рубежу, поинтересовался лорд Баренс.

Лис отпустил тетиву, и стрела, точно ножка циркуля, уперлась в центр круга.

— Ну, елкин дрын! — возмутился непревзойденный лучник. — Ну в каком, спрашивается, тутошнем высшем аристократическом учебном заведении учат говорить лучнику под руку? Это все — злая месть за отстрел тех рыцарей, самоваров ходячих, в годы войны роз!

— Ну не ворчи, ведь выстрел все равно превосходный, — мягко улыбаясь, махнул рукой лорд Джордж.

— Как же, не ворчи, — с глицериновой слезой в голосе всхлипнул Лис. — А если бы я не попал? Какой пример я бы показал подрастающему поколению, этому племени молодому, не побоюсь этого слова, незнакомому? Ну, шо вы застыли, племенные незнакомцы? — без перехода крикнул он. — Луки в руки, стрелы в зубы, и вперед, к рубежу! Для начала попытайтесь застрелить вон тот щит. Шоб не было дурных вопросов, знакомьтесь — это не посадочный круг для вертолета, это ваша мишень. Давайте, мальчики, бойчее!

Закончив с новобранцами, Лис снова обратился к Баренсу.

— Не, ну правда, так не делают!

— Хорошо-хорошо, не делают. А Уолтер где?

— Там, за валом, от стрел уворачивается.

— О! Весьма похвально.

— Это шо, типа, намек? — Лис упер руки в боки и загорланил. — Капитан! Тут пришел твой дядя и злостно на нас намекает. Вот скажи мне, кто он после этого?

— Тот же, кто и до этого, — появляясь на гребне высокой земляной насыпи, невозмутимо прокомментировал Камдайл. — Доброе утро, дорогой милорд! Чем обязаны? Надеюсь, Лис, как обычно, сгущает краски.

— Хотел посоветоваться по поводу названия.

— Разве прежнее «Mimir’s Head» чем-то плохо?

— Лис говорит, что по-русски это звучит как «Голова Мимира» и практически не произносимо.

— Точно! — вклинился лучник. — У нас с таким названием и рулон туалетной бумаги не купят! Ми-ми-ре-до-ре-ми-фа-соль! Еще и голого какого-то приплели. Хреновое название.

— Придумай лучше!

— Я придумал. Железный креатив, буквально всесокрушающий броневой кулак пиара! Книга будет называться «Кесарь матерной земли».

— Прости, как?!

— «Простикак» делается в другом месте. Но вам, аристократам, в это не врубиться, а также не въехать, будь вы хоть три раза шумахеры. Книгу с таким названием купит всякий уважающий себя настоящий мужик! В каждом красном углу будет спрятано под половицей это нетленное произведение. И слух об нем пойдет по всей Руси великой. Затем последует обязательный перевод на всяк сущий в ней язык, а возможно, и включение в школьную программу…

— Лис, что это тебя понесло?

— Да я ж за дело радею! Убойное название! Да ты и сам посуди, по отцу земля — отчая, по матери, стало быть, матерная. Это ж от души!

— У меня есть другое предложение, — спускаясь с вала, с мягкой непреклонностью произнес Уолтер Камдайл.

— Я знал, голос народа из моего лица не будет услышан этой кучкой оголтелых феодалов, душителей вольного слова!

— А может, тебе понравится.

— Ну давай, давай, не тяни!

— Мне представляется, что название книги «Лицо отмщения» устроит всех.

Лис на мгновение замер с открытым для очередного словесного залпа ртом. Затем покачал головой и махнул рукой:

— Ладно, уел. Годится.

Когда имеется высокая цель, всегда отыщется благородный повод для справедливой войны.

И. Сталин

Золотые львы у подножия трона императора ромеев грозно щерили клыки, предостерегая, что смерть грозит всякому, кто будет иметь неосторожность подойти ближе, чем предписывет строгий придворный этикет.