Островский. Драматург всея Руси

сост. Замостьянов А. А.

© Замостьянов А. А., сост

© ООО «Издательство Родина», 2023

* * *

Отец русского театра

200 лет назад, 12 апреля 1823 года, родился Александр Островский – самый популярный и плодовитый русский драматург, классик золотого века нашей культуры, который по праву стоит в одном ряду с Тургеневым, Достоевским, Львом Толстым – современниками, каждый из которых знал и любил его драмы. Островский создал театральный репертуар для сотен русских театров – написал под 50 оригинальных пьес и дюжину переводных.

Александр Николаевич Островский

Сын юриста

Певец (хотя и далеко не всегда восторженный!) московского купечества, «Коломб Замоскворечья», он родился вовсе не в торговой семье. Родители Островского происходили из духовного сословия, но отец избрал для себя другое поприще – юридическое. Он собрал недурную библиотеку, которая стала для сына «вратами учености». Будущий драматург изучил семь языков, русскую литературу знал в совершенстве, да и в законах был докой. Но больше всего любил театр. Он считал его и кафедрой, с которой можно просвещать людей, и волшебством – и рано почувствовал свое призвание писть именно для театра. Жили они в Замоскворечье – и Александр с детства хорошо знал купеческий быт. Его-то он и намеревался вывести на сцену. Но сперва Островский послушался отца, поступив на юридический факультет университета, хотя терпеть не мог правоведения.

Литературный драматург

Впрочем, он не внял родительским запретам, когда завел роман с «московской мещанкой» Агафьей Ивановной, которая, по-видимому, был дочерью крепостных крестьян. «Ей он был многим обязан по части знания быта и, главное, языка, разговоров, бесчисленных оттенков юмора и краснобайства обитателей московских урочищ», – вспоминал писатель Петр Боборыкин. Она слыл отличной хозяйкой, 20 лет переживала с Островским и беды, и радости, всё ему прощала, при этом держалась удивительно скромно, как будто стесняясь своего происхождения, хотя драматург терпеть не мог сословного чванства. Его театральная жизнь, как это ни банально, стала чередой взлетов и падений. Поначалу Островский стал литературным драматургом». То есть, его пьесы печатались в журналах, но не появлялись на сцене.

Полицейский надзор

Пожалуй, первой серьезной пьесой Островского стал «Банкрот» («Свой люди – сочтемся!»). Ее удалось опубликовать в журнале «Московитянин» и даже выпустить отдельным изданием. Лев Толстой назвал Островского «гениальным драматическим писателем». Но сценическая судьба «Банкрота» оказалась трудной. Отзыв цензуры оказался немилосердным: «Все действующие лица: купец, его дочь, стряпчий, приказчик и сваха, отъявленные мерзавцы. Разговоры грязны, вся пьеса обидна для русского купечества». Пьесу запретили, а автор – как кур в ощип – попал под полицейский надзор.

Триумфальные сани

Зато в историю театр вошел студеный вечер 14 января 1853 года. Первая полноценная премьера Островского – «Не в свои сани не садись». Москва, переполненный зал Большого театра, в котором в те времена давали не только оперы и балеты, но и драматические спектакли.

Ажиотажный Успех! Даже недоброжелатели Островского отныне признавали его талант. Но за эту пьесу о купеческих махинациях драматурга признали неблагонадежной личностью, чуть ли не революционером. Слишком острый конфликт, слишком искренние монологи… Всё это было внове – и для цензуры в том числе. Они привыкли к другим пьесам, о которых мы можем судить только по названиям. Например, водевиль «Я съел своего друга». Смешная, вероятно, штучка.

Но, когда «Сани» поставили в Петербурге – на премьеру явился император. В финале представления он изрек:

– Очень мало пьес, которые мне доставили бы такое удовольствие, как эта.

На следующее представление Николай I приехал в Александринку с семьей. Так на купеческих санях Островский триумфально въехал в историю русского театра.

Спор о «Банкроте»

Тут-то и назрел неожиданный скандал. Приятель юности Островского, актер Дмитрий Горев, человек глубоко пьющий, вернувшись в Москву после долгих театральных странствий, объявил, что пьесу «Банкрот» написал именно он. Они обменялись гневными письмами. Горев гнул свою линию. Недоброжелатели Островского схватились за этот шанс «свалить» драматурга. Но – не удалось. Талант Островского и безумие Горева постепенно стали очевидны современникам.

Семейный лабиринт

Казалось бы, его семейные отношения были идиллией, верная любовь-дружба. Но Островский не оформил брак с Агафьей и после смерти отца. Почему? Именно тогда он влюбился в актрису Любовь Косицкую-Никулину, первую исполнительницу роли Катерины в «Грозе». Он, собственно говоря, и написал эту пьесу ради нее.

Может показаться, что драматург был ловеласом, как многие служители Мельпомены, о которых он писал. Это не так. По сравнению с другими театральными людьми он держался с дамами скромно, и увлечений у него было немного. Но они случались. Косицкая была замужем, он – в гражданском браке. Они некоторое время встречались, но после смерти мужа актриса предпочла другого – молодого купца. Ушла из жизни и Агафья. Островский, оставшись в одиночестве, как будто оказался в собственной пьесе, среди сломанных судеб!

Следующей подругой жизни Островского стала актриса Малого театра и настоящая красавица Мария Бахметьева, игравшая небольшую роль в его пьесе «Воспитанница». С ней Островский впервые решился на официальный – то есть, по законам того времени, церковный – брак. К тому времени он, видимо, угомонился и нуждался в тихой семейной пристани, в окружении детишек. Жена перед ним преклонялась. Став Островской, Бахметьева оставила театр – ради мужа и детей.

Первый режиссер

Островский тонко понимал природу театра. В его пьесах всегда есть роли на разные амплуа, для актеров разных поколений. Там и дерзкие молодые герои, и благородные отцы, и карикатурные образы на все вкусы. И – в отличие от всех русских пьес, которые существовали к тому времени – сложные женские образы. Почти в каждой пьесе! В особенности его интересовали изломанные судьбы молодых красавиц и актрис. И совсем не случайно на каждом его спектакле женщины то и дело доставали шелковые платочки. Какой же театральный успех без слез и смеха? Островский умел вызывать и то, и другое. А для актрис он открыл новые перспективы. Каждая из них теперь могла выйти за пределы амплуа, создавая на сцене полнокровные, сложные и яркие образы.

В те времена драматурги, как правило, и режиссировали собственные постановки. Нужно было обладать актерскими талантами, чтобы по ролям читать каждую новую пьесу труппе – так, чтобы будущие исполнители прониклись характерами. У Островского это получалось превосходно. Для русских актеров – в особенности тех, кто служил в московском Малом и питерской Александринке – он стал настоящим воспитателем. Впрочем, новая система театральной игры устраивала далеко не всех. Самый почтенный актер Малого театра – Михаил Щепкин – был другом Николая Гоголя, но Островского считал самодуром. Актер хотел вкладывать душу в каждую роль, а драматург настойчиво просил его «убрать Щепкина» и играть только выдуманного героя. Между ними случались и публичные конфликты: актеры с трудом привыкали к режиссерскому театру, который тогда только рождался.

«Хоть бросай перо»

Островский примыкал к славянофилам и просвещенным консерваторам, хотя никогда не занимал крайних позиций. Но самым ревностным его поклонникам стал западник и революционер, литературный критик Николай Добролюбов. Он увидел в театре Островского «пьесы жизни». Драматург был амбициозен, на критику обижался и не умел дипломатично скрывать своих эмоций. Ведь он считал себя ни много, ни мало, русским Шиллером. В его письмах часто можно встретить жалобы такого рода: «Если собрать всё, что обо мне писали до появления статей Добролюбова, то хоть бросай перо. И кто только не ругал меня? Даже Писарев обозвал идиотом. От ругани не избавится ни один драматург, потому успех сценического деятеля заманчив и вызывает зависть».

Пьесы нового сорта

После вереницы пьес про московских и волжских купцов, на пике славы, он нашел в себе силы писать по-новому. Менялись поколения, менялись люди – к ним