Поужинав у гостеприимного нотариуса и покидая его дом, Альдо Морозини поднял воротник пальто и закурил сигарету. Уже первая затяжка принесла ему невероятное наслаждение: заядлый курильщик, вот уже пару часов он лишал себя удовольствия, щадя легкие хозяина дома. Глубоко засунув руки в карманы пальто, он отправился в свой дворец. Мэтр Масария проживал в квартале Риальто, на Рива дель Вин, в живописном старинном доме по соседству с дворцом Барбариго. Своим местоположением дом, выходящий на широкую набережную, где некогда сгружали бочки, доставленные из разнообразных средиземноморских портов, счастливо отличался от других, где, оказавшись за порогом дома, можно было сразу погрузиться в воду Большого канала. Пожилой нотариус ценил возможность, когда появится желание, посидеть на солнышке с бокалом вина тут же, на террасе какой-нибудь траттории, выросшей на месте бывших складов.

Он был и впрямь настоящим эпикурейцем: любил отведать хорошего мяса и насладиться тонким вином, а удовольствия быть приглашенными к нему на ужин удостаивалось лишь небольшое количество старинных друзей, имевших схожие вкусы и подходящих хозяину по возрасту. Исключение составлял лишь Альдо Морозини. Он был гораздо моложе, но нотариус, чья контора считалась самой крупной в городе, испытывал к нему почти отцовские чувства в память о его матери, княгине Изабелле: в нее с двадцати лет он был почтительно влюблен, и никакая другая женщина так и не сумела вытеснить ее образ из сердца почтенного господина. Эта любовь и обрекла его на жизнь холостяка, к которой, надо сказать, он отлично приспособился.

Во время ужина между жареным лангустом и ризотто с белыми трюфелями вновь зашел разговор о княгине. Мэтр Масария в своей неподражаемой манере упомянул «нашу дорогую княгиню Изабеллу», которая была француженкой. Но иногда он вспоминал о ней как о «вашей милой матушке» и вздыхал, тем самым забавляя и одновременно умиляя Альдо. Сын не уставал восхищаться талантом матери вызывать такую всепоглощающую любовь. И ведь венецианский нотариус был не единственным, кто навсегда подарил ей свое сердце. Был и другой верный воздыхатель — шотландец лорд Килренан, неутомимый мореход, избороздивший за свою жизнь немало морей и океанов на яхте «Роберт Брюс». Этот господин тоже так и не женился, но после кончины отца Альдо он частенько вставал на якорь у площади Святого Марка, чтобы якобы преподнести предмету своего обожания огромный букет и мелкие подарки, но на самом деле для того, чтобы в который уже раз справиться, не расположена ли княгиня Морозини стать леди Килренан. Верный, не знающий отчаяния, он все же был убит на своей яхте во время стоянки в Порт-Саиде, став, как и Изабелла, жертвой разгадки тайны исторических сокровищ. Но об этой романтической истории мэтр Масария так и не узнал, что позволяло ему считать себя единственным поклонником обворожительной княгини.

Время было еще не позднее. На высокой колокольне Святого Сильвестра пробило одиннадцать, когда Альдо свернул с набережной в паутину узких улочек «сухопутной» Венеции, пробираясь к черному ходу в свой дворец. Его старинный друг уже вошел в тот возраст, когда не любят засиживаться допоздна, но все равно ему был очень приятен милый вечер, проведенный в компании с человеком, с давних пор вошедшим в историю их семьи и знакомым ему с рождения. Встреча доставила Альдо искреннее удовольствие.

Но в то же время настроение князя нельзя было назвать прекрасным. Во-первых, он чувствовал себя дома очень одиноко... Его дворец, превращенный в лавку антиквара, казался совсем опустевшим без жены Лизы и их детей: пятилетних близнецов Антонио и Амелии, в чьих темноволосых головках роилось немало шаловливых мыслей, и самого младшего, рыжеволосого забияки Марко, очаровательного, но властного крикуна, полностью подчинившего себе молодую мать, к которому Альдо ее даже немного ревновал: он все еще был страстно влюблен в жену.

Они встречали Рождество и Новый год в Вене, у бабушки Лизы, графини Валерии фон Адлерштайн, и собирались вернуться домой после дня святой Епифании[1], но старой даме предстояла срочная операция, и Лиза, само собой, осталась, предоставив Альдо возвращаться в Венецию одному. Правда, одиночество его было все же относительным, так как во дворце Морозини жили и другие люди: милый скромный Ги Бюто, бывший воспитатель Альдо, а теперь его доверенное лицо и лучший советчик, старый метрдотель Захария, кухарка Ливия, одаренная ученица оплакиваемой Чечины, покойной супруги Захарии, с честью павшей, но сохранившей преданность семье Морозини, первая горничная Приска и шофер-гондольер Зиан. Секретарь Альдо Анджело Пизани и прочие приближенные проживали в городе.

Откровенно говоря, Ги Бюто тоже был приглашен к нотариусу, но после случайной ножной ванны, когда, оступившись, старик соскользнул со ступеньки палаццо в воду, он, опасаясь за свои слабые бронхи, был вынужден вот уже неделю томиться взаперти. Поэтому так и получилось, что Альдо теперь в одиночестве шагал обратно по улицам зимней Венеции, откуда уже сбежали все туристы, что его нисколько не расстраивало... Он даже любил ходить пешком по «своему» городу, где ему была знакома каждая улочка, каждый закоулок, каждый дом. Он точно знал, кто где живет. Венеция казалась ему большой раскрытой книгой, и он не уставал переворачивать ее страницы.

Но в тот вечер он что-то не слишком поддавался очарованию привычного волшебства города, и, скорее всего, это было связано с мрачным настроением, не покидавшим его с самого отъезда из Вены. Не то чтобы он безмерно полюбил дворец Адлерштайнов, громадный сумрачный дом со стерегущими его каменными атлантами с мускулистыми руками, дом, где правил Иоахим, противный бабушкин мажордом; их неприязнь была взаимной. Дело было в другом: хотя всякие важные дела, связанные с торговлей ценностями и антиквариатом, и занимали по-прежнему почти все его время, он уже не находил в них прежнего удовольствия и, зная себя, немножко стыдясь, признавал, что ему недостает остроты ощущений, связанных с приключениями, даже если они и заставляли бы его ходить по лезвию бритвы и подвергаться риску свалиться в пропасть, как уже не раз бывало.

Вне сомнения, он все еще любил свое ремесло: покупать красивые вещи или драгоценные камни и перепродавать тем, кто сможет их по-настоящему оценить. Иногда он придерживал что-то для своей собственной коллекции, но исторические ценности попадались все реже и реже, особенно такие, с которыми были связаны легенды. А ведь самые сильные чувства испытал он как раз в погоне за сокровищем, кстати чаще всего приносящим несчастье, в компании с Адальбером Видаль-Пеликорном, который был ему, как говаривали Лиза и тетушка Амели, «больше чем братом», и в моменты, когда жизнь одного из них или их обоих подвергалась опасности. Увлекательная игра становилась тогда чем-то вроде безумно обостряющей все чувства «русской рулетки», даже если приключение доводило их чуть ли не до смерти и оба божились, что больше никогда, ни за что на свете не поддадутся и не попадутся на обольстительное сияние неизвестных миражей! Сегодня, когда жизнь его текла в размеренном русле, когда он пребывал в состоянии олимпийского спокойствия, Альдо сознавал, что его былые клятвы напоминали обещания запойного пьяницы. Что горячит кровь лучше, чем редкое сокровище, связанное с исторической тайной, что другое заставит сердце биться быстрее... даст почувствовать, что ты все еще жив! Но это мнение он предпочитал держать при себе, зная, что Лиза разделяла его все в меньшей и меньшей степени.