Пальцы Зимы превратились в ледышки. Холодные, как космос. Как темная сторона Луны. Как…

«…камеры слежения засекли его, когда он проник в центральную клинику Артемизии через служебный вход…»

Маг Эймери Парк говорил размеренно и монотонно, будто читал длинную балладу. Нить повествования ускользала, слова расплывались. Зима пошевелила пальцами ног, опасаясь, что они окоченеют, а то и вовсе отвалятся, ведь она была в туфельках на тонкой подошве.

«…и пытался выкрасть одну из пустышек. В настоящее время объект находится под охраной…»

Отломятся. Один за другим.

«…согласно архивным данным ребенок-пустышка – сын обвиняемого; изъят 29 июля прошлого года. Сейчас ему пятнадцать месяцев».

Зима спрятала руки в складках платья. Они снова дрожали. В последнее время ее то и дело бил озноб. Она стиснула пальцы и крепче прижала ступни к жесткому полу. Оглядела тронный зал, пытаясь сосредоточиться, но стены перед ее глазами тоже расплывались.

Пожалуй, во всем городе не найти ничего более впечатляющего, чем тронный зал. Зима видела, как в озере отражается белый дворец, а дальше – и весь город Артемизия, простирающийся до самого края огромного прозрачного купола, надежно защищающим город от окружающего его космоса. Тронный зал уступом выдавался за стены башни и, шагнув за границу мозаичной плитки, ты оказывался на стеклянном полу и словно парил над бездонной пропастью.

Слева от Зимы на троне, высеченном из белого камня, восседала ее мачеха. На подлокотниках виднелись глубокие царапины. Обычно во время судебных разбирательств королева Левана оставалась невозмутимой и безучастной и лишь постукивала ногтями по гладкому камню, а не вонзала их яростно. Однако с тех пор, как Левана со своей свитой вернулась с Земли, напряжение зашкаливало, и мачеха впадала в бешенство гораздо чаще. Все из-за побега той девушки-киборга… И, конечно, из-за войны с Землей. А, самое главное, из-за того, что жениха Леваны похитили – ведь вместе с ним исчезла и возможность стать императрицей.

Над горизонтом мерцала голубая планета, наполовину скрытая тенью. Долгая лунная ночь перевалила за половину. Город сверкал огнями бледно-голубых фонарей и освещенными окнами. Мириады светящихся искр отражались в поверхности озера. Но Зима скучала по солнцу и теплу. Искусственные дни не сравнить с настоящими.

– Как он узнал о пустышках? – спросила королева Левана. – Почему не поверил, что его сын убит при рождении?

Вокруг трона в четыре ряда сидели лучшие семьи города – королевский двор, местная знать. Королева Луны благоволила им за преданность двору, которую они хранили поколениями, за особо выдающийся лунный дар или просто потому, что им посчастливилось родиться в великой и прекрасной Артемизии. Возле мага на коленях стоял человек, в отчаянии ломая руки. Ему повезло гораздо меньше. Если бы Зима могла, она сказала бы несчастному, что его мольбы напрасны. Она считала: лучше сразу знать, что смерть неизбежна. Те, кто, это понимал, легче принимали свою участь.

Зима посмотрела на свои пальцы, сжимавшие тонкую белую юбку. Они совсем заледенели. Это было даже красиво. Блестящие, мерцающие и такие холодные…

– Королева задала вопрос! – маг повысил голос, обращаясь к тому, кого допрашивал.

Зима вздрогнула, как будто он крикнул на нее. Сосредоточиться. Нужно сосредоточиться. Она подняла голову и сделала глубокий вдох.

Эймери, облаченный во все белое, стал главным королевским магом, заняв место погибшей Сибил Миры. Он расхаживал мимо пленника, и золотая вышивка поблескивала на его плаще.

– Простите, Ваше Величество, – заговорил обвиняемый. – Моя семья вот уже несколько поколений служит вам верой правдой. Я работал уборщиком в той клинике… Ходили разные слухи, но меня это не касалось, я не обращал внимания, даже не прислушивался никогда. Но… когда мой сын родился пустышкой… – он всхлипнул. – Он ведь мой сын.

– А ты не подумал, – голос Леваны звучал громко и жестко, – что есть причина, по которой королева держит твоего сына и других лишенных дара лунатиков отдельно от других граждан? Что, поступая так, мы преследуем особую цель? Что все это для блага нашего народа?

Обвиняемый сглотнул, дернув кадыком.

– Я знаю, моя королева. Я знаю, что вы используете кровь пустышек для… экспериментов. Но… но их у вас так много, а он всего лишь младенец и…

– Дело не только в том, что эта кровь необходима для нашего политического союза, выгоды которого уборщику из внешнего сектора не понять. Дело в том, что твой сын – пустышка. А пустышки, как известно, ненадежны и опасны. Вспомни убийство короля Маррока и королевы Джаннали восемнадцать лет назад. И ты снова хотел подвергнуть нас подобной угрозе?

Глаза мужчины стали совсем безумными от страха.

– Угрозе, моя королева? Он же младенец! – Пленник помолчал. Он вовсе не выглядел мятежником, но угрызений совести явно не испытывал, чем и приводил Левану в ярость. – И другие дети в резервуарах… там так много детей. Невинных детей!

В зале стало еще холоднее.

Он знал слишком много. Указ об истреблении пустышек приняла сестра Леваны, королева Чэннери, после того как один из лишенных дара пробрался во дворец и убил их родителей. Однако вряд ли кому понравится, что его детей держат в особом хранилище и используют как доноров.

Зима попыталась представить себя на их месте. Она снова посмотрела на свои руки – вот уже и запястья заледенели. Вряд ли это полезно для конвейерных лент, производящих тромбоциты.

– У обвиняемого есть семья? – спросила королева.

Эймери кивнул.

– Дочери девять лет. Еще у него есть две сестры и племянница. Все живут в Секторе ГШ-12.

– А жена?

– Умерла пять месяцев назад от реголитовой болезни.

Стоя на коленях, заключенный с отчаянием смотрел на королеву. Суд затянулся. Придворные заскучали, начали вертеться и болтать, их пестрые наряды шуршали. Левана откинулась на спинку трона.

– Ты виновен в проникновении на секретный объект и попытке совершить кражу. Эти преступления караются немедленной смертью.

Мужчина вздрогнул, но взглядом все еще молил о пощаде… Они всегда не сразу понимают, что обречены.

– Каждый член твоей семьи получит дюжину ударов плетью как напоминание вашему сектору: я не потерплю нарушения моих приказов.

Обвиняемый открыл рот, как будто собирался заговорить.

– Твою дочь отдадут в одну из придворных семей. Она научится послушанию и смирению – тому, чему ты ее научить не удосужился.