Александру Куперу и Карен Купер посвящается

«Укравший мой кошель украл пустое, Но добрую мою крадущий славу…»[1]

У. Шекспир

Шаферу, блестящему архитектору

С благодарностью за любезное разрешение воспользоваться твоим добрым именем

Глядя, как умирает Лола Дакота, я с трудом сдерживала улыбку.

Я нажала кнопку на пульте и снова прослушала репортаж, но уже по другой программе.

«Сегодня вечером полицейские Нью-Джерси предоставили средствам массовой информации часть видеопленок, на которых запечатлены драматические события. Сейчас мы покажем вам подлинную видеозапись, сделанную тремя убийцами, нанятыми бывшим мужем мисс Дакоты, — доказательство выполненного ими задания».

Корреспондент местного телеканала стояла перед большим особняком в городке Саммит. Он находился меньше чем в часе езды от кабинета видеотехников нью-йоркской окружной прокуратуры, где сидела я.

Вокруг головы журналистки парили и кружились снежные хлопья. Рукой в перчатке она указала на темный фасад дома. Крыша, окна и огромный венок на парадной двери были увиты рождественскими гирляндами с крошечными белыми лампочками.

«Сегодня днем, до заката, Хью, — обратилась женщина к ведущему выпуска новостей, — люди, собравшиеся здесь, чтобы узнать о состоянии мисс Дакоты, увидели на снегу лужи крови — следы утренней перестрелки. Грядущие праздники окажутся невеселыми для семьи этого сорокадвухлетнего профессора. Напомню: к трагическим событиям сегодняшнего утра привело…»

Майк Чэпмен выхватил у меня пульт и ткнул им мне в спину.

— Надо же, до чего додумались прокуроры из Джерси? — Он отключил звук. — Тебе такое не по зубам, блондиночка?

Больше десяти лет я возглавляю отдел по расследованию сексуальных преступлений нью-йоркской окружной прокуратуры, и случаи сексуального нападения — равно как насилие в семье и преследование — подпадают под мою юрисдикцию. В офисе окружного прокурора Пола Баттальи более шестисот юристов, но расследование опасного замужества женщины-профессора заинтересовало его самого.

— Батталье не нравилась вся эта идея — риск, театральность и… в общем, эмоциональная неуравновешенность Лолы Дакоты. Наверное, он и не представлял, что эта история так хорошо впишется в последний выпуск новостей. А то он бы пересмотрел свою позицию.

Чэпмен поставил ногу на край моего кресла и развернул меня лицом к себе.

— Ты долго работала с Лолой?

— Думаю, с того дня, как я увидела ее впервые, прошло почти два года. Батталье позвонили из ректората Колумбийского университета. Сказали, что у них есть дело, требующее особой деликатности. — Я взяла чашку с кофе. — Одна из преподавательниц разошлась с мужем, и он преследовал ее. Обычная бытовуха. Она не хотела его ареста, не хотела огласки, которая поставила бы администрацию в затруднительное положение. Ей было нужно только, чтобы он оставил ее в покое. Окружной прокурор спихнул все на меня и попросил как-то этому посодействовать. Так я познакомилась с Лолой Дакотой. И узнала про ее мерзавца мужа.

— И что ты сделала?

Чэпмен расследовал убийства, в основном опираясь на современные криминалистические методы и достоверные медицинские факты, и редко имел дело с живыми свидетелями. Он считался лучшим детективом Северного Манхэттена, но, сталкиваясь с убийством, не переставал удивляться, как другие сотрудники правоохранительных органов умудрялись распутывать и решать щекотливые проблемы живых.

— Я встречалась с ней несколько раз. Старалась убедить ее начать судебное преследование, завоевать ее доверие. Думала, она в конце концов разрешит мне выдвинуть обвинение против ее мужа. Я не раз объясняла, что только после официального обвинения в преступлении сумею заручиться поддержкой судьи. Лола вела себя как большинство потерпевших. Она хотела положить конец насилию, но не желала встречаться с мужем на суде.

— И это сработало?

— Разумеется, нет. Убедившись, что разумные доводы не действуют, мы уговорили ее временно пожить на квартире для консультаций. Потом отправили двоих детективов побеседовать с мужем и объяснить, что Лола дает ему отставку. Неофициально, разумеется.

— И он, конечно, был рад встрече с местными копами?

— В восторге. Они сказали, что жена не хочет сажать его в тюрьму, но если он будет продолжать ее беспокоить, у нее не останется другого выхода. Уж я об этом позабочусь. Когда он в следующий раз нарисуется у нее в дверях, его арестуют. Так что он вел себя прилично… какое-то время.

— Пока она к нему не вернулась?

— Точно. Как раз на Валентинов день.

— Сердечки, цветочки. И с тех пор они жили долго и счастливо?

— Восемь месяцев. — Я развернулась в кресле и, взглянув на экран, жестом попросила Майка прибавить звук. Журналистка продолжала свой рассказ, ей на ресницы падал снег, и я вдруг подумала, что снег, несомненно, заметает и мой джип, припаркованный около здания. В нижнем правом углу экрана появилась фотография Ивана Краловица, мужа Лолы.

— Сейчас мы сделаем короткий перерыв, — сказала корреспондент, намекая на рекламную паузу. — Затем вы увидите драматические кадры, которые привели к аресту мистера Краловица.

Майк снова отключил звук.

— Прошло восемь месяцев, и что дальше? На второй раз вы посадили его в тюрьму?

— Нет. Она даже не намекнула мне, что он натворил. Позвонила в прошлом году, в октябре, и спросила, как получить охранный приказ. Я подмазала суд по семейным делам, добилась, чтобы дело ускорили, но тут она заявила, что сняла квартиру на Риверсайд-драйв, переехала в новый кабинет за территорией университета и уладила свои проблемы с Иваном Грозным.

— Только не разочаровывай меня, Куп! Скажи, что он достоин своего имени.

— Еще как достоин. В январе этого года он порезал ее штопором во время романтического ужина вдвоем. Видимо, принял ее за прекрасное бургундское. Распорол ей руку до локтя, а потом сам же привез в больницу Святого Луки. Ей наложили двадцать семь швов.

— Они были вместе всего один вечер?

— Нет, месяцем раньше он уговорил ее приехать на праздники. Временное примирение.

Чэпмен покачал головой:

— Да, кажется, большинство несчастных случаев происходит рядом с домом. Но на этот-то раз вы прижали ему хвост?

— Нет. Лола опять отказалась возбуждать дело против мужа. Иван стоял у ее постели, и она заявила врачам «скорой», что сама виновата. Я узнала об этом через университет, притащила ее к себе в кабинет, но она наотрез отказалась сотрудничать. Сказала, что, если я арестую мужа, она все равно не расскажет на суде правду. Потом заверила меня, что извлекла урок из попытки воссоединения и больше не желает иметь с ним ничего общего.