– Ну как? Что думаешь? – Милла Линд сидела, плотно сжав ноги. Она была в брючном костюме и с прической, знакомой Роберту Риверхольту по обложкам. Ее голос всегда звучал мягко и приятно, она не была напористой и болтливой, как большинство из его клиентов. Никогда не задавала вопросов для галочки, для заполнения пауз в разговоре. Милла спрашивала только о том, что действительно хотела узнать. И это ему больше всего в ней нравилось. Это, и ее глаза.

– Хорошо.

Он вернул ей страницы рукописи и откинулся на спинку кресла. Провел рукой по волосам и улыбнулся:

– С нетерпением жду продолжения.

– Гениально!

Литературный агент Миллы в Швеции, Пелле Раск, с энтузиазмом закивал с дивана, стоявшего в глубине квартиры Миллы на последнем этаже. Произнеся это, он, наконец, оторвался от своего айпада. Роберт безошибочно определил, что Пелле, со своими блестящими волосами средней длины, зачесанными назад, и плотно облегающей рубашкой с двумя расстегнутыми верхними пуговицами, точно копировал стиль продавцов таймшера[1] на Гран-Канарии.

Милла повернулась к дивану и, ничего не говоря, снова взглянула на Роберта.

– Я хочу закончить серию тем, что Йертруд вернется в жизнь Августа Мугабе. – Она взяла несколько прядей волос и стала накручивать их на пальцы. – И с этого момента все изменится.

Когда Роберт впервые встретился с Миллой, он принял эту ее привычку за признак неуверенности в себе. Подумал, что она страдает от низкой самооценки, и это заставляет ее кончиками пальцев искать локоны, поправлять и укладывать их. Но теперь он знал, как все обстоит на самом деле.

– Ведь пропала его дочь?

– Да, – ответила Милла.

Взгляд Роберта скользнул сквозь одно из окон в крыше, на безоблачное небо Осло. – Я думаю, это действительно будет конец проекта.

– Август напоминает мне тебя, – Милла выпустила из рук волосы и прикусила позолоченную ручку. Подержала ее в зубах несколько секунд, затем вынула и застучала концом ручки о ногу, все так же уставившись на Роберта. – Все больше и больше.

– Уфф, – Роберт выдавил добродушный смешок. «Я позволил всему этому зайти слишком далеко», – подумал он и заставил мышцы лица повиноваться, чтобы не моргнуть. Слишком, слишком далеко.

– Ну, только не говори об этом никому.

Роберт подмигнул и хлопнул себя по коленям, прежде чем встать. Он кивнул в сторону Пелле на диване и направился в коридор, где остановился и обернулся. – Увидимся в Тьёме сегодня вечером. Ты собрала команду?

– Да. – Милла подошла к нему, держа страницы рукописи. – Они придут. Она остановилась и вздохнула. – Ты что-нибудь нашел? Что-нибудь новое?

– Вечером, Милла. Все вечером.

На улице все небо залило солнечными лучами. Солнце пробивалось меж домов, делая столичные улочки такими красивыми. Роберт Риверхольт оказался окончательно и бесповоротно поглощен городом после того, как вылез из беличьего колеса и начал работать на себя. Он был так очарован его архитектурой и шумом, что не заметил ни звук целенаправленно движущихся в его сторону шагов, ни тень, протянувшуюся к нему, когда завернул за угол в переулок, окруженный почтенными старыми городскими деревьями. Все, что он успел ощутить, – дуло на затылке да металлический клик бойка, выбившего кольцо пламени. И солнце исчезло.

Я никогда не любил переход от зимы к весне. Скрючившиеся голые деревья напоминают дикую мутировавшую поросль, пробившуюся из земли после атомной войны. Весь Ставангер утопает в нескончаемых ливнях, из-за которых город становится одновременно зеленым, как водоросль, и серым.

В отделении НАВ[2] на Клуббгата в самом центре Ставангера больше посетителей, чем в прошлый раз. Диван в комнате ожидания заполнен, на лицах людей застыло выражение крайнего скепсиса.

– Торкильд Аске.

Рукопожатие Ильяны не изменилось с нашей последней встречи. Такое же вялое и холодное, словно здороваешься за руку с трупом в морозилке.

– Очень приятно, – абсолютно неубедительно сказала она и опустилась в новое синее офисное кресло с промаркированной спинкой.

– Нет, невероятно приятно, – отвечаю я и тоже сажусь.

– Вы помните ваши дату рождения и персональный номер?

– Само собой.

Между нами стоит миска с пластиковыми бананами, такая же унылая, как и прежде. Я вижу, что им в компанию добавились гроздь красного пластикового винограда и искусственная груша, однако и с этим пополнением более фруктовой атмосфера в комнате не стала.

– Можете назвать?

Чуть раздраженная, она раскачивается на кресле вперед-назад.

Я сообщаю ей последовательность цифр, так что Ильяна, наконец, может отвернуться от моего искалеченного лица к монитору компьютера.

– Значит, вы больше не хотите запрашивать выплаты на время восстановления трудоспособности, но хотите получить пособие по инвалидности?

– Да. – Я протягиваю конверт, который принес с собой. – Посоветовавшись с ответственными лицами, я пришел к выводу, что это единственно правильный путь.

Она приподняла очки с переносицы.

– После того, что случилось, когда вы…

– Навещал сестру в Северной Норвегии прошлой осенью, да.

– Вы пытались… – Ильяна, замявшись, посмотрела на меня, – покончить жизнь самоубийством?

– Даже дважды, – киваю я. – Вы найдете отчеты в конверте.

Ильяна покашливает и листает бумажки.

– Да. Один раз при помощи… – она отрывает взгляд от папки, – гарпуна?

– Давление было слишком сильным.

– Давление с… нашей стороны? Со стороны НАВ?

Я снова киваю.

Ульф, мой друг и психиатр, решил, что пришло время замахнуться на большее. Полное пособие по инвалидности. Ульф и мой терапевт даже вместе написали письмо, где утверждают, что именно давление НАВ заставило меня пойти на работу телефонным оператором в «Форусе», и это привело к двум неудавшимся попыткам суицида, когда в первый раз я прыгнул в море, а во второй – насквозь проткнул гарпуном руку и грудь. Мы ничего не упомянули о деле, в котором я копался там, на севере. Ульф даже пригрозил пустить это в газетные заголовки, если НАВ продолжит напор на его пациента с повреждениями мозга, имеющего высокую степень склонности к самоубийству и нуждающегося в уходе.