Александр Томин

Дорога домой

— И все же ты не прав! — заведующий кафедры новейшей истории Соломонов, тучный мужчина средних лет, со значительным, но несколько оплывшим лицом, уверенными движениями разлил остатки коньяка по стопкам и аккуратно убрал пустую бутылку в шкаф, верхняя часть которого была заполнена монографиями и трактатами; затем продолжил, — ты, Юрий Геннадьевич, утверждаешь, что русские солдаты Первой мировой войны были все поголовно патриотичны, и только злые большевики их развратили и испортили. Нет! И еще раз нет! Все началось задолго до большевиков, и тому есть масса подтверждений.

Кандидат исторических наук Карнаухов обожал такие посиделки с дискуссиями, всю эту научную обстановку кафедры, с устоявшимся затхловатым запахом книжных полок, приправленным сегодня коньячно — лимонными ароматами. Сколько смелых идей и неожиданных, парадоксальных выводов, увидевших впоследствии жизнь на страницах статей и докладов, родилось именно здесь.

В боковом кармане пиджака завибрировал телефон — пришло сообщение. «Папа, с днем рождения! Мы с мамой ждем тебя с нетерпением!» Рядом с текстом было размещено изображение большого букета цветов.

— Родные потеряли? — понятливо прищурился Соломонов, — ну, давай на посошок и двигай домой. Супруга твоя — известная мастерица по части кулинарии. Расскажешь потом, чем тебя потчевали.

— А может, поедешь со мной, Василий Альбертович? — неожиданно для самого себя сказал Карнаухов, — посидим еще, побеседуем.

— Не стоит, — Соломонов отрицательно помотал своей большой головой, — семейное торжество есть процесс интимный, и даже где-то сакральный. Я там лишним буду. На такси поедешь?

— Да ну! Вон остановка — рядом с Институтом, при удаче минут пятьдесят, и я у дома. Машину на стоянке оставил, за ней присмотрят, прогреют — мороз нынче трескучий.

— К вечеру до минус тридцати обещали, так что будь осторожен. Ну! С днем рождения тебя еще раз, коллега, — Соломонов поднял стопку двумя пальцами, — супруге и сынишке — большой привет от меня.

Холод обрадованно вцепился в новую жертву, стоило Карнаухову выйти на улицу. Руки, ноги и лицо успели заледенеть за то короткое время, пока он перебегал, неуклюже зажав портфель с бумагами под мышкой, широкий проспект, отделяющий Институт от автобусной остановки. К счастью, транспорт подъехал через какие-то минуты. Юрий Геннадьевич, успев занять место у окна, блаженно расслабился, закрыв глаза и пережидая, пока оттают мгновенно запотевшие от смены температуры очки. Когда зрение вернулось, достал бумажник. Кондукторша, могучая бабища неопределенного возраста, не спешила собирать мзду с пассажиров, беседовала о чем-то с водителем, оживленно жестикулируя. Ну и ладно! Не глядя сунув бумажник куда то в сторону бокового кармана пальто, Карнаухов решил позвонить домашним, сообщить о скором своем появлении. Телефона не обнаружилось ни в обычном месте — нагрудном кармане пиджака, ни в портфеле. Карнаухов весь извертелся на сиденье, пока не вспомнил, что оставил мобильник на столе, очевидно, не убрав его после прочтения сообщения от сынишки. Досадно!

Молодые люди, сидящие до этого за Юрием Геннадьевичем, вдруг сорвались с места и подбежали ко все еще болтающей кондукторше

— Откройте, пожалуйста, дверь! Мы мамку сейчас из окна увидели, перехватить надо срочно, она больная у нас, уедет куда ни будь, и потом ничего не помнит.

— Да! — поддержал второй, — однажды унесло ее, беспамятную, так с милицией неделю искали. Пожалуйста!

Водитель вошел в положение, смилостивился, и отворил на светофоре — выпустил мальцов, хотя и рисковал при этом нарваться на штраф.

Проехали по мосту, за окном потянулись лесные пейзажи. География города отличалась определенной спецификой. Расположенный по обеим сторонам великой реки, застроен он был весьма неравномерно — историческая часть и шесть из восьми районов его располагались на одном берегу, а два новых, в том числе и Заречинск, где в свое время приобрел квартирку Карнаухов — на противоположном. Причем, прежде, чем добраться до места жительства, новоселам необходимо было преодолеть километров тридцать Соснового бора, по одной из двух, ведущих к новому району дорог. Если вдоль основной трассы велось активное строительство, возводились новые жилмассивы, то вторая использовалась в основном грибниками, да посетителями обширного Восточного кладбища. Автобус почему-то поехал именно по ней. Пассажиры заволновались

— Граждане! — зычным голосом возвестила кондукторша, — нам сообщили, что на главной дороге жуткая пробка, вызванная крупной автоаварией. Придется объезжать. Вы ведь все в Заречинск едете.

— Мы раньше выходим! — заволновалась молодая пара, сидящая через проход от Карнаухова, — как же нам быть?

— Пересядете на обратный рейс! — решительно обрезала их кондукторша, — никто не собирается только ради вас торчать в пробке. Еще есть возмутители? Нет! Приготовьте оплату за проезд, — и она двинулась вдоль рядов, лениво собирая обязательную дань.

Карнаухов сунул руку в боковой карман. Бумажника не было. Как же так?! Не мог же он забыть его на кафедре вместе с телефоном — недавно доставал, после входа в салон. Юрий Геннадьевич снова завертелся, лихорадочно обшаривая карманы пальто, пиджака, заглядывая в портфель и шаря взглядом между сиденьями.

— Оплачиваем за проезд, гражданин! Что вы вертитесь, как будто вас блохи кусают, — раздался над ухом голос Хозяйки салона.

— Подождите, пожалуйста, — Карнаухов прервал свои безуспешные поиски, выпрямился, просительно заглядывая в лицо женщине, — я, кажется, бумажник выронил.

— Вот наглец! Полдороги уже проехал, а сейчас узнал об этом? Деньги за проезд положено готовить, как только вошел в транспорт. Может, у тебя и не было денег? Пропил все? Вон — алкоголем аж на три метра разит.

— Послушайте, — робко возмутился Юрий Геннадьевич, теряясь от непривычной дикости ситуации, — я приготовил деньги, но вы разговаривали с водителем, и я сунул бумажник в карман…

— Сунул он! — женщину явно разъярил намек на то, что она пренебрегала своими должностными обязанностями, — не знаю, что ты там куда сунул, а за проезд не платишь, да еще и оправдываешься неумело. Как не стыдно только — на вид приличный человек, очки вон одел, а на билетах экономишь. Будешь платить, или тебя высадить?

— Как так высадить, — окончательно растерялся Карнаухов, — холодно же.

— Холодно, тепло — не важно! Порядок должен быть! Есть желающие оплатить за этого гражданина? — женщина презрительно кивнула на Юрия Геннадьевича, повернулась к пассажирам, — Нету! Валера, останавливай, автобус!

— Но это дикость, дикость! — отчаянно возопил кандидат наук, — что я буду делать в лесу?

— А мне без разницы, — победительно отрезала кондукторша, — хочешь — лови такси, хочешь — пешком беги. Всё, раз совести нет — не о чем с тобой разговаривать.

Пребывая в каком-то трансе, Карнаухов пробрался к выходу, ловя на себе иронично — злорадные взгляды окружающих, спрыгнул со ступенек.