Для Нао, Тима, Дэвида и Бена

Никто не избирает зло потому, что это зло.

Люди лишь ошибаются, принимая его за счастье,

За то благо, которое они ищут.

Мэри Уолстонкрафт

Саймон стоял у двери своего дома и смотрел на нее. Другого дома он не знал. Именно сюда привезли его родители, когда он родился. Здесь, на Бруклин-роуд, он и вырос. Летом играл под сенью деревьев во дворе, а зимой сооружал санки из крышек мусорных баков. Здесь его семья сидела, соблюдая обряд шива[1], когда умер отец. Здесь он впервые поцеловал Клэри. И он даже представить не мог, что однажды дверь этого дома окажется для него закрытой. В последний раз, когда он видел мать, она назвала его чудовищем и молилась, чтобы он поскорее ушел. Саймон не знал, как долго продержатся чары, при помощи которых он на время заставил ее забыть, что ее сын — вампир. Теперь, стоя на холодном осеннем воздухе, он понимал, что их действие закончилось.

Дверь была покрыта знаками: на ней был выгравирован Хай, символ жизни, и густыми мазками краски нанесены звезды Давида[2]. На дверной ручке и колотушке висели филактерии[3]. Хамса[4], «рука Бога», прикры вала дверной глазок.

Саймон машинально притронулся к металлической мезузе[5], прикрепленной с правой стороны дверного проема, и увидел облачко дыма в том месте, где рука соприкоснулась со священным предметом. Но он не почувствовал боли — лишь ужасающую пустоту, которую сменяла холодная ярость.

Он пнул дверь и услышал, как по дому разносится эхо от удара.

— Мама! — крикнул он. — Мама, это я!

Раздался лишь щелчок дверного засова. Чуткий слух позволил ему расслышать шаги матери и ее дыхание — она молчала, но даже сквозь дерево он чуял ее страх.

— Мам! — Его голос дрогнул. — Мам, это смешно! Впусти меня! Это я, Саймон!

Дверь затряслась так, словно мать в свою очередь пнула ее.

— Уйди! — рявкнула она. От ужаса ее голос было не узнать. — Убийца!

— Я не убиваю людей. Я же говорил, что пью кровь животных!

Саймон прислонил голову к двери. Он знал, что мог бы вышибить ее пинком, но что толку?

— Ты убил моего сына. Убил и подменил его чудовищем, — сказала мать.

— Я и есть твой сын…

— У тебя его лицо и его голос, но ты — не он! Ты не Саймон! — Она почти сорвалась на крик. — Убирайся из моего дома, покуда я тебя не убила, чудовище!

— Бекки! — крикнул Саймон. Лицо его было мокрым. Он дотронулся до него и запачкал руки кровавыми слезами. — Мама, что ты сказала Бекки?

— Держись подальше от сестры.

Саймон услышал, как в доме раздался грохот, словно что-то уронили.

— Мама! — хрипло прошептал он, так как у него не было сил кричать. Рука пульсировала. — Мама, Бекки там? Я должен знать это. Мам, открой дверь! Пожалуйста!

— Держись подальше от Бекки.

Он услышал, как мать отходит от двери. Потом раздался скрежет отворяющейся кухонной двери, который нельзя было спутать ни с чем, и шаги матери заскрипели по линолеуму, потом выдвинулся ящичек комода. Саймон вдруг представил, как мать хватается за нож. Покуда я тебя не убила, чудовище! По его спине прошла дрожь. Если она нападет на него, подействует Метка. Она уничтожит ее так же, как уничтожила Лилит. Он опустил руку и медленно пошел назад. Спотыкаясь, спустился по ступенькам и прошел по тротуару к одному из больших деревьев, бросавших густую тень. Затем бросил взгляд на дверь своего дома, изуродованную символами ненависти, которую мать испытывала к нему.

Нет, напомнил он себе. Она ненавидела не его. Он для нее умер. Ненавидела она несуществующее чудовище. Но я не тот, кем ей кажусь.

Он мог бы стоять еще долго, но в кармане пальто завибрировал телефон. Саймон машинально потянулся к нему и заметил, что орнамент передней стороны мезузы — сцепленные звезды Давида — отпечатался на ладони. Взяв телефон другой рукой, он поднес его к уху:

— Алло.

— Саймон? Ты где?

Это была Клэри. Она говорила так, словно запыхалась.

— Я дома… — Он осекся. — То есть… около дома мамы. — Собственный голос казался ему глухим и далеким. — Ты почему не в Институте? Все в порядке?

— Ну… После того как ты ушел, Мариза вернулась с крыши, где должен был ждать Джейс. Там никого не было.

Не до конца понимая, что делает, двигаясь, как механическая кукла, Саймон зашагал к станции метро.

— В каком смысле — никого не было?

— Джейс пропал. И Себастьян тоже, — сказала Клэри, и он почувствовал в ее голосе напряжение.

Слова Клэри заставили его остановиться.

— Но Себастьян умер. Он мертв, Клэри.

— Тогда объясни, куда исчезло тело. Его там не было, — сказала она, и голос ее наконец дрогнул. — Там вообще ничего не было, кроме крови и битого стекла. Они пропали, Саймон. Джейс пропал…

Любовь — домовой, любовь — дьявол: нет другого злого духа, кроме любви.

Уильям Шекспир, «Бесплодные усилия любви» (Перевод М. Кузмина)

Две недели спустя

— Долго еще ждать вердикта? — спросила Клэри.

Она не знала, сколько времени прошло, но ей казалось, что часов десять. В спальне Изабель, выдержанной в черном и ярко-розовом цвете, не было часов, только горы одежды, стопки книг, куча оружия, несметное количество косметики, грязные кисточки для туши и открытые шкафчики, доверху наполненные кружевным бельем, тонкими колготками и боа из перьев. Комната была похожа на гримерную в кабаре, но за последние две недели Клэри провела среди этого сверкающего беспорядка так много времени, что уже успела к нему привык нуть.