Недавно в научной периодике появилась публикация о том, что первоначальный человеческий материал, весьма вероятно, принадлежал исключительно к женскому полу. Мужчина же появился позже, как будто кто-то где-то Там спохватился. Идея подавала воду на уже крутящееся колесо моей сочинительской мельницы, ибо я давно раздумывала на эту же тему. Мне тоже казалось, что мужчины как пол намного моложе, словно бы производная вариация. Им не хватает женской положительности, не хватает присущего женщинам согласия с окружающим миром. Думаю, что большинство со мной согласится, даже если и поспорит по поводу дефиниций. Мужчины нестабильны, эрратичны. Эксперименты матушки-природы?

Размышления на эту тему дали толчок причинно-следственным построениям и выкладкам, всколыхнувшаяся фантазия материализовалась в виде набросков. Перед вами одна из историй о том, что могло бы случиться, если бы у представительницы племени женщин вдруг родился бы младенец мужского пола.

Мужчина действует, женщина существует.

Роберт Грейвс. Купец

Нам нечто, кроме барыша, дано,

Горячий ветер сердце в клочья рвет —

Мы ищем знать, что знать запрещено.

На Самарканд вершим мы свой поход!

Хозяин каравана

О, стражник ночи, отворяй ворота!

Стражник

Вы, кинув домы, встали у ворот.

Что ищете за новым поворотом?

Купцы (кричат)

На Самарканд вершим мы свой поход!

Караван проходит в ворота.

Стражник (утешая женщин)

Мужчины своевольны, так вот вечно,

И не мудры они из рода в род.

Женщина В сердцах у них свое — не мы, конечно!

Голоса из каравана (поют вдалеке)

На Самарканд вершим мы свой поход!

Джеймс Элрой Флеккер

Вот какую сцену мне довелось наблюдать сегодня…

Когда повозки в конце лета прибывают из деревни, нагруженные вином, оливками, фруктами, в доме царит радость, и я тоже радуюсь. Подсматриваю из окон, как подсматривают домашние рабы, слежу, как волы заворачивают с дороги, вслушиваюсь в скрип колес. Сегодня волы возбуждены дорожным шумом, ибо дорога на запад переполнена. Шкуры животных порыжели от дорожной пыли, как и туника раба Марка. И волосы его тоже покрыты толстым слоем пыли. Девушки тотчас понеслись навстречу степенно вышагивающим волам, интересуясь не столько их поклажей, которую им сейчас предстоит перенести в кладовые, сколько Марком: тот у нас в последние годы стал парнем хоть куда. Но глотка юноши была слишком забита пылью, чтобы толком ответить на приветствия девиц, и Марк первым делом бросился к водяному насосу. Здесь он схватил кувшин, присосался к нему. Пил, пил, пил… Облил водой голову, и кудри в тот же миг почернели. В спешке уронил кувшин, разбил о плиты, осколки разлетелись в стороны. Навстречу осколкам бросилась Лолла, мать которой отец мой привез из Сицилии. Лолла девушка весьма вспыльчивая, держать себя в руках не умеет. Она набросилась на Марка с упреками. Защищаясь, он заорал на нее не менее громко. Остальные делали вид, что не замечают их перепалки, носили кувшины с вином, с маслом, темный и золотистый виноград — в общем, занимались хозяйством. Обычная сцена. Волы замычали, и Лолла, схватив второй кувшин, зачерпнула воды и понеслась их поить, наполнять почти опустевшее корыто. Вообще-то напоить животных сразу по прибытии — обязанность Марка. Быки склонили громадные головы свои к корыту, а Лолла снова принялась воспитывать погонщика. Марк — сын нашего домашнего раба, они с Лоллой знают друг друга всю жизнь. Вспыльчивый характер девушки известен всем, и если бы Марк не устал после долгого пути по жаре, он, скорее всего, отшутился бы и утихомирил свою настырную подружку. Но они давно уже не дети. Видно, что их раздраженность вызвана не только невыносимым зноем.

Марк направился к волам, осторожно уклоняясь от рогов, принялся их уговаривать, поглаживать, похлопывать. Он снял с животных постромки, отвел в тень большого фигового дерева, где перекинул упряжь через толстый нижний сук. По какой-то причине нежное обхождение Марка с быками еще больше разъярило Лоллу. Она стояла, не обращая внимания на хлопоты других девушек с кладью, щеки ее наливались краской, глаза все ярче пылали упреком и негодованием. Но Марк не обращал на нее внимания. Он прошел мимо нее, как будто не видя, вытащил из узелка чистую тунику; пыльную, пропотевшую стянул с себя, облился водой и натянул новую на голое тело. Все равно жара все высушит и снова смочит п отом.

Казалось, Лолла отошла. Как будто даже ощутила раскаяние. Но юноша по-прежнему не обращал на нее внимания: стоял на краю веранды, глядя на своих подопечных волов.

— Марк…

Его имя Лолла произнесла без гнева, но и не заискивая, обычным тоном. Он передернул плечами, как будто желая отодвинуть ее. Последние кувшины и корзины уже исчезли в доме. Молодые люди остались на веранде вдвоем.

— Марк…

Теперь ее тон просит, завлекает. Он повернул голову в ее сторону, бросил на девушку взгляд… не хотел бы я, чтобы на меня так смотрели. Презрительный, злой. Не такого взгляда Лолла ожидала. Марк прошел к воротам, запер их, отвернулся от ворот и от нее. Жилища рабов на краю сада. Юноша подхватил свой узелок и зашагал туда, где ему предстояло провести ночь.

— Марк…

Она умоляет. Готова расплакаться. Он уже далеко, и она понеслась за ним. Она догнала его, когда он уже входил в дверь.

Дальше можно не наблюдать. Конечно же, Лолла под каким-нибудь надуманным предлогом останется во дворе. Возможно, возьмется ухаживать за быками, кормить их фигами… Или

сделает вид, что колодец требует ухода. Марк, конечно, отправится с другими парнями в город поразвлечься. В Риме-то он не часто бывает. Однако ночь они проведут вместе, неважно, захочет он того или нет.

Сей незначительный эпизод подводит для меня итог взаимоотношений полов, сложной связи мужчин и женщин.

Наблюдая за размеренным течением жизни своего поместья, я часто наталкиваюсь на нечто ошеломляющее, и тогда меня тянет в ту комнату, где хранится собранный материал, над которым мне следовало бы поработать. Давно бы следовало. Как и другим, что были до меня.

Что это за материалы? Записи давних лет, за много веков, первоисточники их — устные предания, позднее изложенные в письменном виде. Предания, относящиеся к древним временам, к древним людям, населявшим землю.

Громоздкая масса этого материала отпугнула уже не одного историка — причем не только из-за сложности, но и по причине своеобразного характера. Приступающий к исследованиям уже с самого начала понимал, что, если даже будет ему суждено довести работу до завершения, дать ей имя и известить ученый мир о ее рождении, детище его тут же подвергнется беспощадной уничижительной критике, осмеянию и оплеванию.

Я не из тех, кому по вкусу свары ученой братии. Что я за человек — не столь важно в данном случае, но вот тема… не раз разгорались споры, следует ли ей вообще существовать вне пыльных полок секретных хранилищ.