* * *

Надежда проснулась оттого, что кто-то тихо разговаривал рядом.

– И вот иду это я вечером, темнеет уже, а Мани моей нет как нет. Такая была прохиндейка, все время норовила отвязаться. Уж как ее к колышку ни притачаешь, а сосед у меня моряком раньше был, научил узлы морские вязать, – так и то Маня узлы те размотает и в лес убежит. И чего ей в том лесу надо было? Искала, в общем, приключений на свою голову… Или не на голову, а…

«Какая Маня? – подумала Надежда. – Почему Маня? Кто это вообще разговаривает? Телевизор, что ли? Так у меня в спальне телевизора нет…»

Она пошевелилась и открыла глаза. Точнее, попыталась открыть. Не получилось. Левый глаз вообще залип намертво, а правый после долгих усилий приоткрылся на маленькую щелочку, дальше веко не поднималось. И сквозь эту щелочку Надежда увидела какую-то белую стену, а потом что-то прозрачное в полоску.

– Вера, открой окно, что-то душно стало! – послышался тот же незнакомый голос.

Тотчас чья-то тень проплыла мимо, потом послышался скрип, и Надеждино лицо ощутило поток свежего ветерка.

«Значит, это окно, – догадалась она, – а на нем жалюзи».

– Так-то лучше, – снова заговорил тот же человек. – Тепло сегодня, прямо как летом. Хоть подышим…

«Но это не мое окно, – заволновалась Надежда, – у меня не жалюзи, а занавески. И карниз другой. Где я?»

Она снова попыталась открыть левый глаз, чтобы увеличить обзор. Не получилось. Тогда она решила помочь глазу рукой, но левая рука оказалась к чему-то привязана и никак не хотела подниматься. Надежда потрясла головой, отчего та взорвалась болью, да такой сильной, что Надежда застонала.

И неожиданно стало легче. В голове прояснилось, правый глаз открылся как следует, а левый – наполовину. И Надежда увидела над собой потолок. Чистый, недавно побеленный, но, несомненно, не тот, что был в ее спальне. У нее подвесной, и люстра красивая, а здесь обычный плафон.

– Гляди-ка, – снова послышался голос, – кажись, в себя пришла. Заворочалась, точно как моя Нюська в хлеву. Рассказывала я тебе про Нюську? Ух и умная была – страшное дело! Как зарезали ее, очень я переживала…

Надежда с трудом повернула голову и увидела на соседней кровати грузную старуху. Седые волосы были аккуратно заплетены в тоненькую косицу, из-под клочковатых бровей бойко смотрели маленькие внимательные глазки.

– Очнулась? – спросила старуха. – Вот и ладненько, вот и хорошо. Вера, кликни-ка доктора или сестричку. Хотя эта егоза Светка и так прибежит, когда капельница кончится.

И Надежда наконец поняла, отчего так неудобно лежать: в левой руке капельница. Тут в поле ее зрения появилась женщина в махровом халате. Все темечко и половину лба у нее закрывала повязка.

«Шапочка Гиппократа», – вспомнила Надежда школьные уроки гражданской обороны. Физрук тогда показывал, как делать эту повязку на ее подружке Алке Тимофеевой. Мальчишек он отставил сразу – вертеться будут, у остальных девчонок были косы, а Алка назло родителям сделала короткую стрижку.

– С возвращением, Ира, – улыбнулась женщина. – Скоро на поправку пойдете.

– Но я не… – начала Надежда, но женщина уже выглянула за дверь, откуда послышался ее крик:

– Алексей Степаныч, Муравьева очнулась!

«Почему Муравьева?» – удивилась Надежда, но сказать ничего не успела, так как в палату в сопровождении медсестры вкатился колобком низенький толстенький мужчина лет шестидесяти, в белом накрахмаленном халате, с трудом сходящемся на круглом животе, с маленькой седой бородкой и ясными голубыми глазами. При его появлении Надеждины соседки по палате засияли, даже грузная старуха приподнялась на койке и проговорила радостно:

– Здрасте, Алексей Степаныч!

– Как живем, красавицы? – осведомился доктор, оглядывая палату. – Вы, я вижу, идете на поправку! – улыбнулся он женщине в шапочке Гиппократа, а потом подошел к Надежде.

Медсестра подставила ему стул, он опустился на него, сцепил руки перед грудью, точнее перед животом, и проговорил:

– Это доктор, это доктор, добрый доктор Айболит! Ну, здравствуйте, дорогая Ирина Павловна! Давайте знакомиться. Ваше имя мы оба знаем, а я не доктор Айболит, как меня здесь некоторые называют, а Алексей Степанович, заведующий отделением. Нам с вами предстоит близкое общение.

– Почему… – невнятно проговорила Надежда.

Она хотела спросить, почему доктор называет ее Ириной Павловной, но язык с трудом ворочался во рту, и произнести такую длинную фразу она не смогла. Доктор же понял ее вопрос по-своему.

– Почему нам предстоит близкое общение? – переспросил он. – Потому, милая, что у вас черепно-мозговая травма, а с этим не шутят! Мы с вами будем лечиться, лечиться и лечиться! Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит! А для начала постараемся поставить диагноз. Если бы у нас в больнице был томограф, я сказал бы что-то более определенное, но его нет, так что я могу судить только по вашему внешнему виду и по косвенным признакам… Давайте, милая, немножко поработаем. Я понимаю, что вас клонит в сон – мы вам кое-что ввели, чтобы вы не волновались, но сейчас я хочу, чтобы вы со мной пообщались… Для начала скажите, сколько пальцев вы видите?

Он показал Надежде два пальца.

Надежда о таком тесте слышала не раз и сама его применяла на практике, когда подруга Алка свалилась с табурета и ударилась головой о батарею. Алка тогда с негодованием оттолкнула ее руку – у нее, дескать, голова и не такое выдержит, так что сама пальцы считай. Так, кстати, и оказалось.

Поэтому сейчас Надежда слабо улыбнулась и проговорила довольно внятно:

– Два пальца, доктор.

Алексей Степанович засиял, как будто выиграл в лотерею, и потер ручки:

– Отлично, милая, отлично! А теперь следите за моим пальцем, но не вертите головой.

Об этом он мог и не предупреждать, Надежда вертеть головой не могла при всем желании, каждое случайное движение отдавалось в ее голове взрывом боли. Поэтому она послушно следила глазами за толстым пальцем доктора.

И опять он ужасно обрадовался.

Достав из кармана халата маленький фонарик, он посветил Надежде в глаза, приговаривая при этом:

– Вот откуда-то летит маленький комарик, и в руке его горит маленький фонарик…

То, что он увидел, опять очень его обрадовало, он спрятал фонарик и повернулся к сестре, которая стояла рядом, послушно ожидая распоряжений. Достав из кармана разграфленный листок, он повел по нему кончиком карандаша.

– Вот это увеличим до ста пятидесяти… вот это, наоборот, убавим до сорока. А это вообще отменим, это не нужно.

Затем доктор снова повернулся к Надежде и жизнерадостно проговорил: