Орчи, баронесса. Царство юбок;

Мюльбах Л. Трагедия королевы

Царство юбок

I

— Домон! Э, Домон! — прозвучал среди общего смеха, звона серебра и стаканов голос человека еще в расцвете лет, Но уже несколько сиплый от бессонных ночей и утомленный частыми оргиями.

— К вашим услугам, ваше величество!

С этими словами герцог Домон, маршал Франции, первый и ответственный министр Людовика «Обожаемого»[1], слегка наклонился вперед и быстро перевел беглый, испытующий взгляд своих серых выпуклых глаз с лица короля на лицо молодого человека с курчавыми и напудренными волосами, голубые глаза которого были задумчиво устремлены в бокал с вином.

В зале воцарилась внезапная тишина, но она была прервана громким смехом короля.

— Друг мой, эти англичане — просто сумасшедшие люди, не правда ли? — сказал Людовик, значительным кивком головы указывая на белокурого юношу, сидевшего неподалеку от него.

— Да, ваше величество, сумасшедшие, но сегодня не более обыкновенного.

— В сто тысяч раз больше! — произнес немного резкий женский голос, — И это может быть доказано по самым строгим правилам головоломной арифметики.

Наступило молчание. Взоры всех с напряженным вниманием обратились к говорившей. Это была ни более, ни менее, как Жанна Пуассон, теперь маркиза Помпадур.

Едва она раскрыла свой хорошенький ротик, Людовик «Обожаемый», потомок Людовика Святого, король Франции и всех ее владений по ту сторону океана, затаив дыхание, впился взором в ее нарумяненные губки, а «Франция» молча внимала ее словам, ревниво стремясь уловить тень улыбки, околдовавшей короля и разорившей народ.

— Сообщите же нам, моя красавица, то непреложное арифметическое правило, которым вы можете доказать, что сидящий здесь рыцарь в сто тысяч раз более сумасшедший, чем его проклятые соотечественники, — весело сказал король.

— Это очень просто, ваше величество, — объяснила маркиза, — Рыцарю необходима помощь ста тысяч сумасшедших англичан, чтобы завладеть королевством дождей и туманов; следовательно я права, утверждая, что его сумасшествие в сто тысяч раз больше сумасшествия его соотечественников.

Громкий смех приветствовал эту остроту. Маркиза Помпадур не осталась равнодушной к успеху и расточала направо и налево свои ангельские улыбки, а взгляд ее глаз, подобных темно-голубым незабудкам, как выразился воспевший ее поэт, скользил по лицам гостей, сидевших за роскошно убранным столом и представлявшим собою цвет старой французской аристократии. Ее встречали восхищение и льстивый шепот; даже женщины, которых много присутствовало на этом празднестве, старались выразить одобрение той, чья воля долгое время была законом для короля Франции.

Только одно лицо оставалось строгим и непроницаемым. Это было лицо молодой женщины, почти ребенка, с низким, открытым лбом над прямыми бровями, в раме мягких темно-русых волос, чудные оттенки которых не мог скрыть слой традиционной пудры.

При взгляде на молодую девушку ясная улыбка внезапно исчезла с лица маркизы Помпадур, и оно омрачилось легкой тенью; но через минуту она уже отдала свои унизанные кольцами пальчики в распоряжение царственного поклонника, который осыпал их жадными поцелуями, и, пожав плечами, сказала с притворной дрожью:

— Брр! Как грозно-неодобрительно смотрит на меня мадемуазель Домон! Не правда ли, рыцарь? — прибавила она, обращаясь к молодому человеку, сидевшему рядом с нею, — удобное кресло в вашем роскошном дворце в Сен-Жерменском предместье стоит трона в вашем туманном Лондоне?

— Только не тогда, когда этот трон принадлежит ему по праву, — спокойно заметила мадемуазель Домон. — Дворец в Сен-Жермен — лишь подарок королю Англии, которым он обязан французскому монарху.

Внезапная краска залила щеки юноши, до сих пор, казалось, не обращавшего внимания ни на остроты мадам Помпадур, ни на направленные против него насмешки. Он бросил быстрый взгляд на надменное, несколько повелительное лицо мадемуазель Домон и на ее красивый рот, на котором играла едва заметная довольная улыбка.

— О, мадемуазель, — едко возразила маркиза, — разве все мы не получаем подарков из рук короля Франции?

— Да, но у нас нет «собственных» владений, — сухо ответила молодая девушка.

— Что касается меня, — быстро вмешался в дамскую пикировку король Людовик, — то я пью за здоровье благородного рыцаря Святого Георга, за его величество Карла Эдуарда Стюарта[2], короля Англии, Шотландии и Уэльса, и за все его королевство. За успех вашего дела, рыцарь! — прибавил он и, подняв бокал, благосклонно кивнул молодому претенденту.

— За здоровье Карла Эдуарда, короля Англии! — весело воскликнула маркиза Помпадур, и этот возглас был подхвачен всеми.

— Благодарю вас, — сказал молодой человек, мрачное настроение которого, казалось, нисколько не рассеялось при этом выражении доброжелательства и дружбы. — Успех моего дела обеспечен, если Франция окажет мне обещанную помощь.

— Какое же вы имеете право сомневаться в данном вам слове, ваше высочество? — серьезно спросила мадемуазель Домон.