В двух этих кратких эпиграфах в полной мере отражено жизненное кредо генерал-лейтенанта Дениса Васильевича Давыдова, вошедшего в отечественную историю и русскую литературу под именем «поэта-партизана».

«Большое видится на расстояньи», — справедливо сказал другой поэт{2}. Но только на расстоянии «большое» представляется уже неким единым целым, этаким лишенным деталей монолитом. Мы помним про Отечественную войну, но мало кто сейчас, на расстоянии двухсот лет, назовет имена хотя бы десятерых ее героев. Конечно, вспомнят светлейшего князя Кутузова-Смоленского, весьма популярного в свое время князя Багратиона, несколько менее уверенно назовут Барклая де Толли — то есть главнокомандующих действующими армиями. Возможно, но с гораздо меньшей вероятностью, припомнят генерала от артиллерии Ермолова, генералов от кавалерии Раевского и графа Платова и, может, еще двух-трех человек, также в высоких чинах… В общем — «вождей армии», которые пока еще остаются «видны» нам через толщу прошедших лет.

Однако многие вспомнят еще и Дениса Васильевича Давыдова, который не только не был военачальником, но даже генеральские эполеты получил лишь в 1814 году, пройдя почти всю Отечественную войну в чине гусарского подполковника. Для тех же, кто о Давыдове не знает, поясним: «Его благословил великий Суворов; благословение это ринуло его в боевые случайности на полное тридцатилетие; но, кочуя и сражаясь тридцать лет с людьми, посвятившими себя исключительно военному ремеслу, он в то же время занимает не последнее место в словесности между людьми, посвятившими себя исключительно словесности»[1].

Так писал о себе Денис Васильевич Давыдов, один из самых блистательных людей самого блистательного и романтического периода нашей отечественной истории — один из ярких символов той эпохи, что была названа Александром Сергеевичем Пушкиным временем «славы и восторга».

Впрочем, двухсотлетнее расстояние не только «стирает» из памяти личности и события, но и искажает наше понимание прошлого… Недавно я бродил по Военной галерее Зимнего дворца, раскланиваясь с молчаливыми своими знакомцами, и надо же было случиться, что в тот момент, когда я стоял рядом с Денисом Васильевичем, изображенным художником Джорджем Доу, удивляясь случайному сочетанию размещенных здесь один под другим портретов: легендарный гусар Яков Петрович Кульнев — друг Дениса, Федор Петрович Уваров — шеф Кавалергардского полка, где Денис начинал службу, сам Давыдов и, наконец, князь Петр Иванович Багратион — его любимый командир и кумир, сюда подошла экскурсовод, ведущая группу ребятишек, чуть ли не первоклашек.

— А вот Денис Давыдов — знаменитый партизан! Как видите, здесь представлены все слои общества, — уверенно изрекла молодая дама и принялась рассказывать о народной войне и крестьянских партизанских отрядах.

Очевидно, экскурсовод сама не понимала, что она говорит — а ведь ее слушали дети, и что-то непременно оставалось у них в головах и сердцах от посещения этого самого прекрасного музея в мире! Неужели сегодня, когда кажется, что нашему изучению истории не мешают ни симпатии и антипатии государей к отдельным личностям, ни вульгарная идеология, ни пресловутый «классовый подход», мы сведем все свое прошлое к неким схемам, идеально подходящим к прокрустову ложу Единого государственного экзамена? И тогда от блистательного генерала Дениса Давыдова — самозабвенного патриота, лихого и отважного гусара-рубаки, прекрасного поэта, глубокого военного теоретика, увлекательного мемуариста, друга Пушкина, князя Вяземского и графа Федора Толстого, арзамасского «Армянина» — останется одна лишь лубочная картинка бородатого мужичка в армяке, с образом Николая Чудотворца на груди. В позапрошлом веке такие лубки украшали избы многих наших безграмотных соотечественников, никогда не слыхавших, а если бы и услышавших, то не имевших возможности понять дивные давыдовские строки:

однако любивших Дениса Давыдова, как истинного народного героя, толком ничего о нем не зная. Кажется, подобное восприятие прошлого возвращается к нам сегодня…

Впрочем, не будем столь уж строги к своему времени — в нашей стране все циклично и повторяется с завидным (или пугающим) постоянством, ибо в качестве своеобразного нашего девиза давно уже взяты слова из известного гимна: «…мы разрушим до основанья, а затем…» А зачем?!

Вот что писалось в предисловии к изданной в 1933 году книге «Денис Давыдов. Полное собрание стихотворений» (оставляем правописание подлинника): «Легенда об отечественной войне, как войне национально-освободительной, давно уже разоблачена марксистско-ленинской исторической наукой. Давно потускнел романтический ореол, прикрывающий „полководцев“, занесенных в „анналы“ русских военных побед 1812 года… На полях сражения 1812 года русская армия еще раз показала всю свою слабость и отсталость. Не было в истории войны сражения, в котором дело обошлось бы без непростительных промахов командования…»[2]

Если бы я не знал наверняка, так решил бы, что Отечественную войну Россия с треском проиграла передовой Великой армии Наполеона!

Не удивительно, что книгу эту — кстати, очень хорошо составленную из стихов и прозы Давыдова, а также стихов, ему посвященных, — предваряет портрет, сопровождаемый такими проникновенными словами:

«Красавец гусар, огромного роста, в нарядном ментике, отороченном мехом, с пуговицами в несколько рядов, с шнурами и петлицами, — изображен на одной из картин Кипренского»[3]. Петлиц там, правда, нет; в гусары людей «огромного роста» не брали — впрочем, даже судя по соотношению роста и картинно выставленной вперед сабли образца 1798–1802 годов, на которую гусар опирается левой рукой, рост его совсем не так велик… Но только изображен на портрете лейб-гусар Евграф Владимирович Давыдов, двоюродный брат Дениса Васильевича, а не он сам, как утверждает автор предисловия.

К сожалению, «разрушенное до основанья» восстанавливать совсем непросто. Когда в канун начала Великой Отечественной войны в Советском Союзе вспомнили про русский патриотизм, заговорив о «великих предках», разговор поначалу получался достаточно бестолковый. Вот строки из книги «Денис Давыдов партизан 1812 г.», изданной в 1942 году: «Поступив в кавалергарды, Давыдов описывал в своих стихотворениях удалую гусарскую жизнь и написал ряд сатир и эпиграмм. Некоторые из них носили оппозиционный политический характер… Во время пребывания в Звенигородке Давыдов продолжал писать стихотворения, посвященные полковой жизни»[4]. Прочитав же о том, что «сношения отряда с крестьянами были тесными и постоянными…»[5], — вообще закрываешь книжку.