Сергей Скурихин

Роса

Редкие ягоды алели на зелёном покрывале мха, словно капли крови, упавшие с раненого зверя. Самые спелые оставляли после себя липкий красноватый след, и Савка время от времени вытирала кончики пальцев о край подола. Погрузившись с головой в собирательство, девушка вспоминала свой первый приход в лес, когда её совсем ещё ребёнком привёл туда отец…

– Ой, мокро! – Савка опасливо отдёрнула детскую ручку от ягодного куста и посмотрела вверх на отца.

– Это роса. Срывай, не бойся, – успокоил тот.

– Роса, тятя? – переспросила малая.

– Да, Савка, роса. Слёзки земли…

Отец её потом сгинул в лесу, не вернувшись с охоты, поэтому тёплые воспоминания о том далёком ягодном дне всегда оставляли в девичьей душе осадок печали.

Савка набрала почти полный туесок, когда со стороны родной деревни, что стояла у речного берега, донеслись крики. Эхо тех звуков дробилось и приглушалось лесными деревьями, и собирательница ягод невольно замерла прислушиваясь.

Деревня ждала возвращения мужчин-охотников, и, судя по громким крикам родичей, добыча выдалась доброй. Савка закрыла туесок и заторопилась обратно по многажды хоженым тропам. Но чем ближе она подходила к селению, тем большая тревога сжимала её сердце. Плачи, хрипы и стоны, что стали слышны уже отчётливо, никак не походили на звуки людской радости. В десяти шагах от опушки Савка остановилась и спряталась в зарослях кустарника. Снаружи она, скрываемая полумраком леса, была едва различима для любопытных глаз, но сама же видела деревню как на ладони.

Несколько родичей недвижимо лежали на земле, а вокруг них сидели перепачканные дети и женщины в разорванных одеждах. Между домами сновали оружные чужаки в звериных шкурах. Лица их были обветренны, а обнажённые мечи влажно темнели на солнце. Чужаки по-хозяйски выводили коз из хлевов, ловили перепуганных куриц, тащили на плечах куски вяленого мяса. Какой-то деревенский малец, Савка не смогла узнать его со спины, шёл по улице как слепой котёнок, натыкаясь на лиходеев и путаясь у тех под ногами. Один из чужаков гаркнул на него и оттолкнул от себя ударом меча. Малец согнулся пополам и ничком упал на землю.

«Беги! Беги! Беги!» – дятлом застучало в висках Савки, и, пятясь назад, девушка осторожно выбралась из кустарника. Спешно, но стараясь не шуметь, Савка уходила от деревни. Она держалась реки, не углубляясь в чащу, так как помнила рассказы отца про лютых зверей, что одним ударом когтистой лапы могли вспороть человеку живот. Савка уже миновала ягодную полянку, где была совсем недавно, как путь ей преградил небольшой болотистый затон. Пришлось его огибать, забирая вправо.

Крики из деревни сюда уже не доходили. Вокруг стоял глухой лес, который жил своей жизнью – жизнью неизвестной, пугающей и непонятной. Ему не было дела до людских страданий, он лишь равнодушно позволял представительнице рода человеческого идти по мягкому покрову из прошлогодних хвои и листьев. Впрочем, позволял до поры до времени.

Савка почти обогнула затон, когда за ближним рядом деревьев послышался утробный рык: что-то большое, тёмное и остро пахнущее стояло за стволами. Девушка знала, что голодный зверь рычать не станет, а бросится на добычу сразу. Это только зверь сытый или самка с детёнышем сначала намекнут непрошеному гостю, чтоб тот убирался по добру, по здорову. Но страх советчик плохой, зато погонщик хороший. В ужасе Савка бросилась в сторону реки. Продираясь меж еловых лап и оступаясь на выпирающих из земли корнях, она наконец-то выбралась из чащи на узкий берег. Там она упала, поползла дальше на карачках и, когда вода достала ей до плеч, поплыла.

Чем дальше от берега, тем вода становилась холодней, и уже не одна волна судороги прокатилась по девичьему телу. Силы быстро покидали её, а ставшие непослушными ноги сводило нестерпимой кручёной болью. Савка забарахталась, закрутилась, хлопая руками по воде и поднимая брызги, но речной бог и не думал выпускать её из своих объятий. Она же с гибельным отчаянием боролась за каждый лишний миг жизни.

Но Савка не ведала и не могла ведать того, что набег на её деревню был коротким, и, загрузив награбленное, чужаки сразу легли на вёсла. Не могла она видеть и уродливую башку на носу их ладьи, что уже вынырнула из-за речного изгиба. Как не могла она видеть и знать того, что двое лиходеев, заметив её тонущую, разом прыгнули в воду. Вот только сделали они это не ради спасения живой души, а ради удали молодецкой да дурного спора.

Савка, перед тем как пойти на дно, услышала крики, свист и чередующиеся всплески. Потом чья-то сильная рука схватила её за волосы и рванула вверх, разворачивая одновременно лицом к свету. Дальше перед глазами Савки поплыли цветные пятна, которые вскоре сменил черный провал забытья. Так она попала на ладью, так она стала рабыней…

Разбойничье судно шло вниз по течению несколько дней. Поначалу Савку выворачивало от качки, и она бледная, перегнувшись над водой, кормила рыб остатками своей и без того скудной пищи. Правда, потом привыкла, как привыкла и к козлиному запаху чужаков, и к ноющей боли внизу живота.

Кроме Савки, невольников больше не было. Места и так едва хватало для скотины, тюков и пустых бочек, не говоря уже о ватаге головорезов. Лес всё тянулся нескончаемой стеной вдоль берегов, и Савка, привязанная одной ногой к щегле, впала в безразличие к миру. Она только жалела, что не смогла утонуть, ведь тогда досталась бы одному лишь речному богу, а не всей вонючей толпе.

Когда ладья наконец-то причалила к берегу, Савка подняла отрешённый взгляд от дощатого дна и увидала за частоколом большое селение, что тянулось вверх по пологому взгорью. Здесь её теперешние хозяева нападать не решились, а стали вести торг. Рядились они с местными долго и ожесточённо, и Савке было не понятно, что скрывали грубые гортанные крики разбойников: одобрение, несогласие или просто азарт? Потом один из лиходеев поднялся на ладью за Савкой. Он освободил её от верёвки и вытолкал на берег. Там к ним подошли две женщины в богатых одеждах. Одна из богачек осмотрела у Савки зубы, потом бесстыдно задрала ей подол. Затем эта женщина сдержанно кивнула чужаку, а её прислуга выкатила за рабыню бочонок с медовухой.

Так Савка осталась в селении. Местные, в отличие от речных разбойников, говорили на понятном ей языке. Бывшей невольнице сказали, что она станет наложницей князя, и отвели в